Адмирал ответил:

– Не 24, а 36. Корабли… – И он перечислил все суда. – Хорошо сделано. 
Продолжайте и топите остальных.

Наша разведка работала великолепно. На этот раз они расшифровали радиосигналы 
противника. Хотя было потоплено 100 тысяч тонн, мы надеялись, что кое-что еще 
осталось и на следующую ночь. Мы уже забыли контратаку с глубинными бомбами и 
рассчитывали, что эсминцы израсходовали свой запас бомб. Но на самом деле мы 
так и не смогли догнать конвой, так как топливо у нас почти закончилось, и 
нужно было вернуться на базу. Позже мы узнали, что конвой почти полностью 
разрушен, уничтожен.

Мачта на горизонте – другой корабль. Его курс позволяет нам пытаться атаковать, 
несмотря на недостаток топлива. Мы подошли, когда настала ночь, несмотря на то 
что эсминец направлялся прямо на нас. Как раз тогда мы увидели красный свет и 
изменили курс. Невозможно было, чтобы эсминец заметил нас. Да и разве начал бы 
он стрелять? Аварийное погружение! Никаких бомб. Неужели это совпадение? Мы 
всплыли. Эсминец все еще направлялся на час. Снова мы увидели этот проклятый 
красный свет. Аварийное погружение! Это случалось три раза, и к концу нас 
окончательно вымотало.

Позже, однако, мы снова должны были погружаться, когда нас атаковали два 
«Сандерленда». Мы заметили их слишком поздно – они находились уже совсем близко 
от нас. Так близко мы еще не сталкивались с самолетами, хотя для такого случая 
в боевой рубке устанавливалась автоматическая пушка. Один магазин был заряжен, 
другой под рукой. Командир хотел закрыть люк, но его заело. Очевидно, пружина 
испортилась, когда нас бомбили. Тем временем «Сандерленд» летел на нас. 
Моментально приняв решение, командир бросился в рубку, встал к пушке и 
выстрелил. Расстояние больше 1000 метров. Самолет отклонился. Однако, сделав 
это, он совершил большую ошибку. Теперь весь фюзеляж был открыт на небольшом 
расстоянии, а сам он не мог использовать свое вооружение. После следующей 
вспышки он внезапно нырнул и упал в воду. Другой самолет тоже пошел в атаку, и 
командир опять открыл огонь. Один из двигателей загорелся, и самолет улетел. 
Все это время инженер лихорадочно работал в боевой рубке, и мы наконец смогли 
погрузиться. Все поздравляли командира с меткой стрельбой. Если бы не его 
присутствие духа и быстрота реакции, мы все погибли бы. Позже по радио сообщили 
о подвиге командира и о награждении его Золотым крестом.

Теперь нас направили в Брест, где база была больше, чем в Лорьяне. Нас 
разместили в морском училище, внушительном здании на высоком холме, видном на 
много миль вокруг. Ниже здания, в утесах, были построены первые убежища для 
подлодок; мощные подземные пристани и доки. Воздушные налеты становились все 
чаще, и мы хотели сохранить подлодки любой ценой, даже задержав их ремонт. 
Работа шла с невообразимой скоростью, бесконечные потоки грузовиков с песком и 
цементом текли по улицам. Рабочих разместили в новых жилищах. Во всем 
сказывалось умение организовывать.

Никто не знал, что будет с гардемаринами. Отправят ли нас в Германию на курсы 
для офицеров или пошлют куда-нибудь еще? Мы надеялись, что нет. Мы чувствовали, 
что для нас сейчас самое подходящее время занять какой-нибудь ответственный 
пост. Одно было ясно: из всей команды только мы не получили никакого отпуска. 
Честно говоря, после второй операции это было немного слишком. Вместо отпуска 
нас послали в дом отдыха для подводников. Там все было прекрасно: и белый 
песчаный пляж, и все, что угодно, для отдыха на любой вкус. Но мы хотели 
увидеть свои семьи. Нам так много надо было рассказать им, а что можно сказать 
в письме? Тем временем наш корабль готовили к следующей операции, и похоже, что 
мы на него вернемся.

После каждой операции все командиры подлодок должны лично являться к 
командующему. При такой системе все могли высказать свою точку зрения и 
предложить возможные улучшения. Это помогало командованию непосредственно 
связываться с боевыми кораблями. Работая по принципу: опыт приобретается в море,
 а не за столом, покрытым зеленым сукном, – мы избежали множества ненужной 
переписки, которая обычно задерживает дело: слишком много посредников 
занимается писанием протоколов, а затем комментированием их.

На этот раз командир вернулся от адмирала в плохом настроении. Он доложил о 
красных огнях и надеялся, что его выслушают. Но адмирал Дениц, казалось, не 
придал им значения, а важность доклада командира преуменьшил, отнеся все к его 
переутомлению. Почему он так сделал, мы не понимали, могли только предполагать, 
что на другом уровне все выглядит иначе. Однако, как бы мы ни ворчали, мы 
должны были подчиняться приказу и надеяться только на то, что высшее 
командование имеет более широкие взгляды.

Трижды ура! Гардемарины возвращаются в Германию для дальнейшего обучения. И что 
еще важнее, нам дали восемь дней отпуска перед следующим курсом. Я приехал в 
Берлин, мама, увидев меня, заплакала от радости. Мысль о моем пребывании на 
подлодке беспокоила ее, но, думаю, в то же время она мной гордилась.