Поэтому, чтобы занять наши новые позиции, которые уже близко, придется 
прорывать блокаду. После чего вы станете обороняться до новых приказов. Удачи! 
Хайль Гитлер!
   Я было собрался объяснить, что состою в транспортном полку, но понял, что 
это бесполезно. Раскрыли ящики с боеприпасами, распределили их содержимое. Мои 
карманы были заполнены до отказа; мне достались две гранаты, с которыми я не 
умел обращаться. Все вместе вышли на край сгоревшего села. Часть солдат 
занялась ранеными. Дымились обгоревшие немецкие машины. Лейтенант приказал мне 
и еще пятерым солдатам идти с ним. Мы двинулись по длинной улице, которая почти 
не пострадала. Раздался свист от летящего снаряда, и мы бросились на землю. Он 
разорвался где-то в центре села, в семистах-восьмистах метрах от нас. Осколки 
посыпались между двумя рядами зданий.
   Мы шли в течение пятнадцати минут, придерживаясь строений. Неожиданно 
раздалась автоматная очередь. Из облака дыма вышло несколько человек.
   – Берегись! – закричал лейтенант.
   Мы бросились на землю, готовясь открыть огонь, но остановились, увидав 
немецкую форму. К нам на подмогу уже бежали другие солдаты.
   Солдаты из отряда, который мы сначала приняли за русских, подбежали ближе.
   Я увидел, как один из них, без ружья, держался за правое бедро обеими руками.
 Он упал, поднялся снова и снова упал. За ним плелись еще двое. Я услыхал крик:
   – Ко мне!
   Этот возглас раздался на моем родном языке. Тут стрельба возобновилась. 
Часть отряда бросилась в укрытие, но двое продолжали бежать к нам, невзирая на 
опасность. Они добежали до двери сарая, без труда вышибли ее и встали в проеме, 
ругаясь по-французски.
   Не думая об опасности, я перебежал улицу и, подобно урагану, оказался рядом 
с ними. Солдаты не обратили на меня ни малейшего внимания.
   – Эй, – сказал я, схватив одного из них за оружейный ремень. – Вы француз.
   Какую-то долю секунды они молча разглядывали меня. Затем их взоры обратились 
к облаку пыли и дыма, прорывающемуся из только что загоревшегося дома.
   – Нет. Валунская дивизия, – сказал один, не поворачивая головы.
   От нескольких разрывов мы невольно согнули плечи.
   – Эти мерзавцы стреляют нас, как в кроликов. В плен они не берут, свиньи.
   – Я француз, – сказал я с неуверенной улыбкой.
   – Тогда берегись. Добровольцы в плен не попадают.
   – Но я не доброволец!
   На улице опять раздалась стрельба, теперь уже ближе. В двадцати ярдах упала 
крыша. Лейтенант просигналил об отступлении. Мы со всех ног бросились бежать по 
тому же маршруту, каким пришли сюда, преследуемые пулеметным огнем. Два или три 
солдата с криками упали на землю. Мы чуть не наткнулись на двоих солдат, 
вооруженных крупнокалиберным пулеметом, стрелять из которого они перестали, так 
как мы загораживали им обзор.
   Несколько человек добралось до улицы, расположенной перпендикулярно к той, 
по которой двигались мы; все укрылись за обломками. Лейтенант снова засвистел, 
чтобы перегруппировать нас, когда неожиданно в поле зрения появились два танка 
«Марк-3». Они подъехали к лейтенанту, который задержал их, размахивая руками. 
После недолгой беседы танки пошли по улице, с которой мы только что убежали, 
преследуя противника. Лейтенант перегруппировал наши ряды, и мы пошли за 
танками, гусеницы которых разбрасывали щебенку, покрывавшую улицы. Я перебегал 
от углов зданий к грудам щебня, не помня себя от страха, не соображая, что 
делаю, не видя возможных мишеней.
   Несколько раз танки пропадали из поля зрения, скрытые пылью, песком, огнем, 
но потом появлялись снова; их пушки непрерывно стреляли. Вскоре мы достигли 
места, с которого началось наше отступление. Это была открытая площадка, 
окруженная крестьянскими избами, стоявшими вокруг пруда. Танки объезжали пруд, 
круша все препятствия. На дальней стороне пруда ясно различались фигуры людей, 
разбегающихся от танков. Мы закрепились на берегу и открыли огонь. Справа от 
нас появилась еще одна немецкая рота и стала бросать гранаты в избы.
   Танки уже добрались до другой стороны пруда и принялись крушить позиции, 
только что оставленные врагом. Наконец-то мне представилась возможность 
стрелять в русских. Они были всего в тридцати метрах – выбежали из дома, 
взорванного гранатами наших солдат. Раздались выстрелы из десяти винтовок, и ни 
один русский больше не встал. То, что мы наступаем, то, что наконец взяли 
положение под контроль, воодушевило нас. Мы одолели численно превосходившего 
врага – так всегда случалось в России; от гордости за себя у нас словно выросли 
крылья.
   Атакующие всегда действуют с большим воодушевлением, чем те, кто находится в 
обороне. Только наступающие войска способны на подвиг. Так обстояло дело и с 
немецкой армией: она была организована как наступательная, а оборонительная 
тактика ее заключалась в том, чтобы замедлить наступление противника с помощью 
контратаки. Несколько наших солдат захватили русское оружие и тут же развернули 
его и начали стрелять. Наши танки и эта импровизированная артиллерия стали 
действовать заодно: орудие стреляло снарядами, захваченными у русских, по 
тщательно выбранным целям.
   Но вот танки развернулись и ушли, оставив нас оборонять участок. Под 
руководством лейтенанта мы заняли позиции и приготовились к обороне. Вокруг шла 
стрельба. Начался сильный дождь.
   Сгущались сумерки. Мы, как и раньше, обменивались с противником огнем; ряды 
русских росли, они готовились вернуть оставленные позиции. С наступлением 
темноты огонь прекратился. Лейтенант отправил солдата раздобыть осветительные