души.
   Я отправился по деревне искать свой «рено». Так можно уничтожить весь конвой,
 прежде чем кто-нибудь спохватится. Раскрылась дверь избы, из нее показалась 
чья-то закутанная фигура. Было видно, когда сверкнул маузер. Фигура сделала 
несколько неуверенных шагов по сугробам. Заметив меня, человек в шинели 
проговорил:
   – Заходи. Моя очередь.
   – Куда заходить?
   – Греться Если, конечно, не хочешь сделать еще круг.
   – Но я не в карауле. Помогал хирургу, а теперь иду спать.
   – Ясно. А я спутал тебя с… – Он назвал какое-то имя.
   – Говоришь, здесь можно погреться?
   – Да, заходи. Это штаб караула. Мы меняемся через каждые пятнадцать-двадцать 
минут. Конечно, не выспишься, но хоть не мерзнуть два часа подряд.
   – Да уж. Спасибо. Я зайду.
   Я нажал тяжелую дверь и вошел. В очаге горел огонь. В пепле четверо солдат 
(среди них был и Гальс) жарили картошку и еще какие-то овощи. Кроме огня, 
другого света не было. Сразу за мной вошел еще один солдат, наверное, тот 
караульный, за которого меня приняли. Я разогрел то, что осталось в котелке, 
без аппетита поел и растянулся на полу перед очагом, чтобы поспать в лучших из 
всех возможных условий. Через каждые пятнадцать-двадцать минут караульный будил 
какого-нибудь беднягу, только что погрузившегося в сон. Крики недовольных своей 
участью время от времени меня будили. Было еще темно, когда просигналили подъем.

   Мы медленно поднялись с пола, послужившего нам вместо постели. Уже давно нам 
не приходилось просыпаться, не испытывая при этом чувства холода. Молодая 
русская женщина вышла к нам из-за занавесок в углу комнаты. В руках у нее был 
кувшин, который она с улыбкой протянула нам. Горячее молоко. На секунду я 
забеспокоился, уж не отравлено ли оно, но Гальс, предпочитавший умереть на 
полный желудок, схватил котел и сделал добрый глоток. Мы передали молоко по 
кругу, затем Гальс усмехнулся, отдал его русской и расцеловал в обе щеки. Она 
зарделась. Мы раскланялись и ушли.
   Едва выйдя наружу, мы будто попали под холодный душ. Началась перекличка. 
Всем раздали по чашке кофе. Как и в любое другое утро, нам понадобилось добрых 
полчаса, чтобы раскочегарить двигатели. Задолго до рассвета 19-я рота 
отправилась по блестящему льду проклятой советской шоссейной дороги имени 
Третьего Интернационала.
   Несколько раз мне уступали дорогу конвоям, направлявшимся в тыл. Остановку 
на завтрак сделали в деревушке. Здесь мы узнали, что от Харькова нас отделяет 
не более тридцати пяти километров, и мы прибудем к месту назначения через 
два-три часа. Мы пытались представить, какие казармы ждут нас в Харькове.
   – Как думаешь, что там будет? – спросил Ленсен. Водитель, с которым я ехал 
на протяжении всего путешествия, не слишком радовался.
   – Надеюсь, мы там не слишком задержимся, – сказал он. – Иначе могут 
отправить на Волгу, это на них похоже. Лучше уж отправиться обратно, чем идти 
на восток.
   – Если никто не захочет идти на восток, с русскими нам не покончить, – 
заметил кто-то.
   – Точно, – послышался еще один голос.
   – Я бы на твоем месте держал рот на замке, а не трубил повсюду о своих 
страхах, – добавил третий.
   Примерно через полчаса мы вернулись на шоссе. Туман застлал горизонт, мороз 
стал еще сильнее. Мы ехали примерно час. Я прикрыл глаза и чуть не заснул. От 
движения грузовика голова моталась из стороны в сторону. Попытался устроиться 
поудобнее, облокотившись о дверь. Перед тем как закрыть глаза, окинул взглядом 
заснеженные окрестности. Небо покрылось серыми облаками; казалось, что оно 
наступало на землю. Со стороны близлежащего холма к нам приближались две черные 
точки. Наверное, патрульные самолеты. Я закрыл глаза.
   Прошло несколько секунд, и тут над нами раздался шум двигателя, а затем 
последовала пулеметная очередь.
   Что-то ударило о ветровое стекло. Я почувствовал сильный удар в голову. 
Грохот был такой, что казалось, наступил конец света. Наш «рено» едва не 
врезался во впереди идущую машину, которая резко остановилась.
   Ошалев, я раскрыл дверцу машины и вылез наружу. Идущий позади грузовик 
перевернулся, его колеса крутились в воздухе. Больше не было видно ничего, 
кроме всполохов пламени и дыма.
   – Быстро! В укрытие!
   По снегу, насколько хватало взгляда, бежали солдаты.
   – Они палят по грузовикам, – крикнул кто-то. Я укрылся за огромным сугробом.
   – Воздух! – рявкнул сержант, со всех ног бежавший по обочине.
   Солдаты, укрывшиеся кое-как в снегу, нацелили свои пистолеты в небо.
   Боже! Ведь мой маузер остался в «рено» Я бросился к грузовику, но тут снова 
послышался рев самолета, и я с головой уткнулся в снег. Надо мной прошел ураган,
 неподалеку раздались взрывы.
   Выглянув из своего укрытия, я увидел два самолета, скрывшиеся за отдаленными 
березовыми лесами. «Фольксваген» капитана, преодолевая ухабы, несся мимо конвоя.
 В полном беспорядке бежали солдаты.
   Я поднялся. Авиация нанесла удар по грузовику со взрывчаткой. Он взорвался, 
на воздух взлетели грузовики, находившиеся впереди и сзади. На расстоянии 
шестидесяти метров все было покрыто сажей. От грузовиков осталась лишь сплошная