Вся эта картина не прибавляла нам бодрости. К тому же приходилось заполнять 
воронки, образовавшиеся от разрывов бомб и гранат.
   Наконец наш конвой прибыл в Клев. Этот красивый город не сильно пострадал. 
Красная армия пыталась остановить войска вермахта за пределами города, в той 
зоне, через которую мы проехали. Когда советские войска поняли, что больше не 
могут противостоять нажиму немцев, они ушли в другую часть города, не желая, 
чтобы с Киевом произошло то же, что и с Минском. В Киеве мы в первый раз 
сделали остановку на пути из Минска в Харьков. До конечного места назначения 
Сталинграда было еще не менее шестисот миль.
   Киев представлял собою важный стратегический центр, в котором производилась 
перегруппировка отрядов, прибывавших из Польши и Румынии, и подготовка их к 
наступлению в направлении Кавказа и Каспийского моря. Город кишмя кишел 
солдатами, военными машинами. Их было даже больше, чем в Минске; но здесь 
царила атмосфера постоянной готовности к бою.
   Наша рота вошла в город и остановилась в ожидании приказов комендатуры.
   И снова мы ходили по заснеженным улицам, скользким и утрамбованным, как 
лыжня. Мы уже надеялись, что нашим бедам конец. Все ожидали поступления приказа 
о переводе на новые квартиры.
   Первым делом нас послали в санпропускник, и не зря: холод стоял такой, что 
даже чуть-чуть вымыться было невозможно. Все мы покрылись грязью и паразитами.
   Получившие тяжелые раны были госпитализированы. Но в эту категорию попало 
всего семь человек. Остальные продолжали путь: в Киеве мы провели всего 
несколько часов.
   Выйдя из санпропускника, организованного на удивление хорошо, рота 
выстроилась на заснеженной площадке перед зданием. На «фольксвагене» подъехал 
гауптман и, не выходя из машины, произнес короткую речь:
   – Солдаты! Немцы! Войска конвоя! В этот час, когда завоевания рейха 
распространяются на огромную территорию, именно от вас зависит судьба нашей 
родины; от вашей преданности зависит победа немецкого оружия. Вы отвечаете за 
то, чтобы до наших войск, сражающихся на фронтах, как можно скорее доходили 
боеприпасы. Настал час исполнить обязанности на том фронте, который вы очень 
хорошо знаете: дороге, сопряженной с тысячью трудностей. Начиная с заводов, на 
которых наши рабочие выбиваются из сил, чтобы произвести необходимое фронту 
оружие, и кончая вашими отрядами обеспечения, его транспортировка должна быть 
такова, чтобы ни один германский солдат не страдал от нехватки оружия, 
продовольствия или обмундирования. Страна работает на всю мощь с тем, чтобы 
войска на фронте получили все необходимое и сохранили веру в победу. Нас не 
должны сломить никакие трудности. Ни у кого нет права сомневаться в героизме, 
который каждый день подтверждается нашими новыми победами. Нам всем приходится 
страдать, но все вместе мы сможем добиться успеха. Не забывайте, что страна 
отдает вам все, а в обмен ожидает от вас полного самопожертвования. И никаких 
жалоб: ведь вы же немцы. Хайль Гитлер!
   – Хайль Гитлер! – ответили мы в унисон. Гауптман прочистил глотку и 
продолжал уже менее театральным тоном:
   – Ваша рота соединится с 124-й и 125-й ротами на окраине города, на шоссе, 
ведущем в Харьков. Потом двинетесь в сопровождении моторизованных войск из 
«Панцердивизион». Они защитят конвой от партизан, которые попытаются задержать 
ваше продвижение. Как видите, рейх делает все, чтобы облегчить вашу задачу.
   Он отдал честь, и его автомобиль тут же сорвался с места.
   Мы соединились с указанными гауптманом ротами в назначенном месте и вместе 
сформировали 19-ю роту под начальством команданте Ультренера.
   Я надеялся, что встречу друзей из учебного лагеря, если, конечно, их не 
перевели куда-нибудь или не убили. Я не знал, уехали ли они из Минска раньше 
нас или отправятся позже. На самом деле оказалось, что старую роту 
переформировали.
   Теперь в нашем распоряжении оказалась походная кухня, на которой готовили 
горячие блюда. Это было очень важно. Перед самым отправлением нас хорошо 
накормили. А горячий душ и смена обмундирования в Киеве окончательно подняли 
наше настроение. Потеплело до четырех градусов ниже нуля.
   Гальса я нашел без труда: его нелепую жестикуляцию было видно издалека.
   – Ну, что скажешь о погоде, молодчик? А о горячей пище? Ведь дней десять мы 
не имели ничего горячего. На этом чертовом поезде думали, что подохнем с голоду.

   – Ты ехал на поезде! Ну, если это не везение…
   – Везение! Скажешь тоже… Тебя бы туда, когда взорвался локомотив. Пар валил 
высотой метров в четыреста. Четыре парня погибли, еще семерых ранило. Морвана 
ранили, когда мы наводили порядок. Это продолжалось дней пять. Я был с патрулем,
 искали партизан. Поймали одного. Крестьянин, которого он ограбил, его же и 
выдал, а потом зазвал нас к себе домой и угостил на славу.
   Я недолго думая рассказал ему о своих приключениях. Встретили Ленсена и 
Оленсгейма. От радости, что снова видим друг друга, обхватили друг друга за 
плечи и устроили пляску с криками и смехом. Старшие смотрели на нас с 
удивлением, не понимая, чему тут радоваться.
   – А Фарштейн где? – спросил я.
   – Уф, – прорычал Ленсен, продолжая смеяться. – Повредил колено, нарыв такой, 
что не может снять сапоги, и ждет, пока отек уменьшится.
   – Пользуется положением на всю катушку, – заметил Гальс. – Если бы я вел 
себя так каждый раз, когда подвернул ногу…
   Нашу беседу прервал сигнал к отправлению. Мы вернулись на свои посты. Зная, 
что друзья рядом и нас разделяет всего несколько грузовиков, я воспрял духом и