– Нет, – крикнул Шперловский. – Жена написала, что ее взяли на 
оборонительные работы. Поэтому она осталась в городе. Она не имеет права выезда.

   Винер понимал, как подействовали на нас его слова. Ведь мы ожидали доброй 
весточки. Но ему было все равно.
   – Идет война всех против всех, – повторял он, будто робот. – Не пощадят 
никого и ничего. Немецкие солдаты должны быть готовы ко всему.
   Потрясенный Шперловский отошел. Он шатался, будто пьяный.
   Немецкие солдаты должны быть готовы ко всему в этом мире. Ведь мы сами его 
создали. Мы подходим только для этого мира. В других условиях нам нет места. 
Ленсен застыл как вкопанный и слушал с каменным выражением лица.
   – И что, так во всех городах? – спросил он. Наверное, думал о своем 
городишке.
   – Откуда мне знать, – отмахнулся ветеран. – На войне чего только не бывает.
   – Умеешь ты поднять настроение! – Гальс не скрывал досады.
   – Ты же хотел услышать правду, а не сказки.
   У меня возникло такое чувство, будто я пробираюсь сквозь туман и развалины. 
Я знал, что не переживу нового разочарования. Конечно, я первым делом подумал о 
Пауле. Но я так давно не получал от нее вестей, что не знал, смогу ли прочитать 
ее письмо, если придет почта. Столько плохих новостей доходило до меня, что я 
потерял способность их ощущать. Точно так же бочка заполняется дождевой водой 
до предела. Подведи к ней хоть все реки мира, она не сможет вместить больше 
воды, чем есть.
   Вот мы переживаем третью зиму войны. А кто постарше – пятую, а то и шестую.
   И снова в дорогу. Ночью мы ехали без света, опасаясь русских самолетов, 
занявших базы в Польше. Особенно активно они действовали днем. Мы прошли через 
Пруссию, Литву, Курляндию, в которой продолжали сражаться остатки нескольких 
немецких дивизий.
   В темноте и тумане видны были потоки людей, пробиравшихся пешком. Вначале мы 
приняли их за пехотинцев, но вскоре поняли, что перед нами мирные жители. Мы 
легко представили себе, в каком они состоянии.
   Пересекли границу с Пруссией. Попали на родину Ленсена и Смелленса. Ленсен 
привстал и высунулся через ограду вагона. Остальные не слишком интересовались 
пейзажем. Да он и не отличался от польского. Только прудов побольше, а так 
везде один лес.
   – Побывать бы вам здесь под Рождество, – вздохнул Ленсен и улыбнулся. – А 
сейчас невозможно оценить здешнюю красоту по-настоящему.
   Но красоты не слишком заинтересовали нас. Ленсен снова заговорил:
   – Очнитесь, вы же в Германии! – воскликнул он. – Подумайте, сколько вы ждали 
этого момента!
   – В Восточной Германии, – заметил Винер. – Почти на фронте. Не знаю, 
понимаешь ли ты, куда мы движемся. У меня есть компас. Мы едем на северо-восток,
 и в этом мало хорошего.
   От бешенства Ленсен даже покраснел.
   – Да вы просто сосунки! От таких пораженцев мы и страдаем. Подспудно вы уже 
проиграли войну. Просто вас заставляют сражаться, вот вы и воюете.
   – Помолчи, – раздалось пять или шесть голосов. – Хотят, чтоб мы выиграли им 
войну, пусть обращаются с нами как с нормальными солдатами.
   – Да вы только плакаться и способны. Ничего другого я и не вижу. Уже с 
Воронежа война для вас была проиграна.
   – А что, разве нет? – спросил Гальс.
   – Все равно вам придется воевать, это я вам говорю. У вас нет выбора. Выхода 
нет.
   Ветеран поднялся.
   – Да, Ленсен. Мы пойдем в бой. Мы, как и ты, не вынесем поражения. У нас 
действительно нет выбора. У меня точно нет. Я стал частью этого механизма, и не 
могу иначе: слишком долго я сражался.
   Мы с удивлением смотрели на Винера. Мы-то думали, что он привык ко всему. А 
теперь он заявляет, что стоит жить только ради того, что и так дорого ему 
обошлось.
   Ленсен не унимался. А мы думали о будущем, которое изобразил нам ветеран. 
Для меня, француза, Пруссия казалась такой далекой, такой ненужной. Но Винер 
говорил и о том, ради чего сражался я. Несмотря на все, я чувствовал себя с ним 
солидарным. Бои становятся все более кровопролитными, и в таких обстоятельствах 
мы должны сплотиться. Я был частью полка и без особой жалости думал о 
возможности своей гибели. Смерть покончит со страхами прошлого, настоящего и 
будущего, которые одолевают меня. В голове стоял какой-то туман, нет, не 
радость, а ощущение того, что я наконец пришел к пониманию своей судьбы.
   Интересно, так ли думают мои товарищи?
   Как знать. Но похоже, все испытывали что-то подобное.
   Несколько часов мы ехали с небольшой скоростью. Наконец поезд остановился. 
Стояло туманное серое утро. Мы пошли к деревянным строениям, вид которых 
напоминал о недавно утерянных полках. Нам был дан час отдыха, чашка горячей 
воды с зернами сои.
   – Вы только подумайте. Ведь кто-то записался в армию добровольцем, надеясь, 
что его будут бесплатно кормить, – произнес какой-то солдат.
   – Сейчас добровольцев и не сыщешь, – сказал другой. – Теперь многие не 
мечтают даже о том, чтобы стать офицером. Знают, что даже погоны ефрейтора не 
успеют получить. Их раньше настигнет пуля.
   Впрочем, кого-то пуля не настигла.