– Нет, господин лейтенант. Он еще дышит.
   – Да… ну, может… проживет еще минут пятнадцать… Ну ладно… мы его возьмем.
   Он подал знак двум солдатам с носилками, и те подняли нашего товарища. На 
зеленом фоне его шинели застыла кровь.
   – А второй? – нетерпеливо спросил лейтенант.
   – Оттуда, из избы.
   Лейтенант бросил взгляд на бородача, которому, видимо, тоже недолго осталось 
жить.
   – Кто это?
   – Русский, партизан.
   – Вот оно что. Вы, наверное, думаете, что я буду заниматься этими свиньями, 
готовыми выстрелить в спину, чуть только отвернешься, – как будто мало раненых 
на фронте!
   Он отдал приказ своим солдатам. Те подошли к бедняге, лежавшему на снегу; 
раздались два выстрела.
   Вскоре мы отправились обратно к шоссе. Фельдфебель раздумал привлекать 
дополнительную рабочую силу. Мы возвращались к нашему конвою, который, можно не 
сомневаться, вряд ли преуспел в расчистке снега.
   Впервые я попал под огонь; охватившие меня чувства трудно описать. События 
дня казались абсурдными: огромные шаги фельдфебеля по снегу; молодой 
веснушчатый солдат, который должен был возвращаться с нами… Все произошло так 
быстро, что я даже не успел уловить, какое значение имеют все эти события. И 
все же двое погибли бессмысленной смертью. Одному из них не было еще и 
восемнадцати.
   Уже давно стемнело, когда мы добрались до конвоя. Стояла холодная и ясная 
ночь; температура падала с ужасающей быстротой.
   Мы едва держались на ногах от холода и голода. В голове у меня помутилось, 
пар от дыхания застывал на воротнике, поднятом почти до глаз.
   Вскоре мы увидели солдат конвоя: их черные фигуры четко вырисовывались на 
белом фоне снега. И вправду, не слишком они преуспели. Грузовики по самые 
колеса погрузились в снег; лед примерз к покрышками и бамперам. Все укрылись в 
кабинах, накинув на себя все, что попало, и пытались заснуть, несмотря на мороз.
 Неподалеку двое караульных притопывали, пытаясь согреть окоченевшие ноги.
   Через покрытые морозными узорами стекла кабин пробивались огоньки сигарет и 
трубок. Забравшись в свой грузовик, я нащупал в темноте ранец и достал котелок. 
Зажав его в окоченевших пальцах, положил несколько ложек какой-то смеси, 
напоминавшей на вкус промерзшую сою. Есть это было совершенно невозможно. Я 
порылся в ранце и, к счастью, нашел кое-где съедобное.
   Услышав снаружи какие-то голоса, я высунул голову в дверь. В проделанной в 
снегу лунке полыхал костер. Я выпрыгнул из грузовика и со всех ног побежал к 
этому источнику света, тепла и радости. Перед костром стояло трое, в том числе 
и фельдфебель, с которым мы сегодня путешествовали. Он ломал через колено 
хворост.
   – Хватит с меня этого мороза. Прошлой зимой уже болел воспалением легких; 
если снова заболею, со мной будет кончено. Да и вообще, наши грузовики видать 
за две мили, так что ничего страшного не произойдет, если мы разожжем небольшой 
костер.
   – Ты прав, – ответил другой солдат. Ему было по меньшей мере лет сорок пять. 
– Русские, партизаны и непартизаны, мирно спят.
   – Я бы тоже не отказался от теплой постели, – сказал его приятель, 
уставившись на огонь.
   Все подошли к костру, кроме фельдфебеля, который ломал на доски ящик.
   Неожиданно раздался крик:
   – Эй, вы там!
   Кто-то приближался к нам, пробираясь среди грузовиков. На фуражке 
поблескивал серебристый значок. Фельдфебель и пожилой солдат принялись тушить 
костер. Мы вытянулись перед подошедшим капитаном.
   – Вы что, с ума тут посходили! Разве не слышали приказа? Раз вам нетрудно 
было разжечь костер, берите оружие и патрулируйте окрестности. На ваш карнавал 
уже наверняка сбежалось несколько гостей. Будете дежурить парами до самого 
отправления. Все ясно?
   Эта капля переполнила чашу моего терпения. Я умирал от голода, холода, 
истощения сил и бог знает еще отчего. Только мне и не хватало всю ночь бродить 
по снегу, в котором утонешь по колено. Меня обуревал гнев, но я даже не мог его 
выразить. Фельдфебель решил, что первыми будем патрулировать мы с 
пятидесятилетним солдатом.
   – Мы сменим вас через два часа. Вам же лучше.
   Почему нам будет лучше, я так и не понял; знал только одно: этот подлец 
нарочно поставил меня со стариком. Конечно, ему в пару больше подойдут другие: 
те, кому двадцать пять, мощного телосложения. Зачем ему хилый семнадцатилетний 
подросток или старик. Я отправился в путь со своим товарищем по несчастью. 
Более уязвимую пару трудно было себе и представить. Не пройдя и нескольких 
шагов, я свалился в снег. Пытаясь подняться, почувствовал, что по лицу катятся 
слезы.
   Старик оказался не таким уж плохим человеком. Ему, видно, все это тоже 
порядком надоело.
   – Ты не ушибся? – спросил он отеческим тоном.
   – Да пошел ты! – произнес я в ответ.
   Он ничего не ответил. Задрал воротник, пропустил меня вперед. Я даже не знал,
 куда мы должны были идти, да что с того? Что я знал наверняка, так это что я