Теперь оставалось только ждать. Мы без конца ходили, пытаясь согреться. 
Правда, температура, кажется, слегка повысилась, может, градусов до пятнадцати. 
Пока мы ждали поезда, мороз казался непереносимым. Солдаты, которые разгребали 
снег у грузовиков, были в лучшем положении: с них ручьем лил пот. Ни разу не 
видел, чтобы кто-то лучше, чем немцы, переносил мучения, будь то мороз, жара и 
что еще угодно. Я же во время пребывания в России только и делал, что без конца 
спасался от холода.
   Первый поезд даже не остановился. Фельдфебель превзошел самого себя, пытаясь 
остановить состав. Он был вне себя от гнева. Солдаты прокричали нам с поезда, 
что получили приказ ни при каких обстоятельствах не останавливаться.
   Раздосадованные, мы продолжали передвигаться по направлению прошедшего 
поезда. В любом случае наверняка колея идет параллельно шоссе; чтобы вернуться 
к товарищам, надо лишь повернуть под прямым углом. Плохо лишь, что мы 
оторвались от кухни: время обеда уже прошло. В кармане шинели у меня были 
припасены два куска ржаного хлеба, но доставать их я не торопился. Вскоре мы 
сообразили, что железная дорога проходит мимо того места, где находился конвой, 
и вернулись назад.
   Солдаты, с которыми я разгребал снег, уже познакомились друг с другом. Они 
не прекращали разговаривать с тех пор, как мы отошли от конвоя.
   Теперь фельдфебель уже шел во главе целого отряда, и я пытался поспевать за 
ним. С обеих сторон железную дорогу окружал тощий кустарник, простиравшийся 
вперед на несколько километров. Постепенно кустарник становился все более 
плотным и отодвигался все дальше от путей. Среди бескрайних снежных просторов 
ясно выделялась любая неровность ландшафта. Уже несколько минут я не отрывал 
взгляда от черного пятна, видневшегося в пятистах ярдах от нас. Десять минут 
спустя мы поняли, что это изба. Фельдфебель направился к ней. Видимо, это был 
дом железнодорожных рабочих. Фельдфебель повысил голос:
   – Поторапливайтесь. Подождем здесь.
   Мы перегруппировались. Молодой веснушчатый парень, один из тех, кто вместе 
со мною разгребал снег, рассказывал что-то остроумное своему приятелю. Мы 
приближались к избе, когда воздух прорезал резкий хлопок. Справа из избы 
показалось облачко дыма.
   От изумления я не мог прийти в себя и испуганно оглядел своих товарищей. 
Фельдфебель распластался на земле, подобно вратарю, который ловит мяч, и 
зарядил винтовку. Веснушчатый парень, пошатываясь, направился ко мне; его глаза 
были широко раскрыты, и в них застыло глупое недоуменное выражение. Не дойдя 
шести шагов, он повалился на колени, открыл рот, как будто собрался вскрикнуть, 
но так ничего не произнес и опрокинулся на спину. Раздался второй щелчок и 
характерный свист пролетевшей пули.
   Не раздумывая ни секунды, я бросился на снег. Фельдфебель выстрелил, и с 
крыши слетел комок снега. Я не мог оторвать взгляда от молодого солдата с 
веснушками, неподвижное тело которого лежало почти рядом.
   – Прикройте же меня, идиоты, – прорычал фельдфебель, вскочил и бросился 
вперед.
   Я посмотрел на приятеля убитого солдата. Казалось, он больше удивлен, чем 
испуган. Мы нацелили винтовки на избу, из которой по-прежнему раздавались 
выстрелы, и открыли огонь.
   Звук маузера добавил мне уверенности. В ушах просвистели еще две пули. 
Сержант, с невозмутимым видом, выпрямился во весь рост и кинул гранату. Воздух 
разорвал звук взрыва. В избе образовалась брешь.
   С хладнокровием, которое был сам не в состоянии понять, я продолжал 
наблюдать за избой. Фельдфебель по-прежнему стрелял. Я зарядил винтовку и уже 
готов был выстрелить, когда из развалин избы показалось две фигуры и побежали к 
лесу. Лучше возможности и не найти. Черная мишень была прекрасно видна на снегу.
 Я спустил курок… и промахнулся.
   Фельдфебель тоже выстрелил в сторону убегающих, но, как и я, не попал. 
Немного погодя он приказал нам подняться, и мы вылезли из своих окопов.
   В развалинах избы мы увидели прислонившегося к стене человека. Его лицо, 
наполовину заросшее густой бородой, было обращено к нам; в глазах застыло 
уныние. Он смотрел на нас, не говоря ни слова; на нем была не военная форма, а 
гражданская одежда. Мне бросилась в глаза его левая рука, покрытая кровью. В 
душе шевельнулась жалость. Голос фельдфебеля вернул меня к реальности.
   – Партизан! – рявкнул он. – Скажешь, нет? Ты знаешь, что тебя ждет!
   Он наставил пистолет на русского; тот испуганно забился в угол. Фельдфебель 
спрятал оружие в кобуру.
   – Займитесь им, – приказал он, махнув в сторону раненого.
   Мы вынесли партизана на воздух. Он застонал и произнес что-то неразборчивое.
   Послышался стук колес приближающегося поезда. Но на этот раз состав 
возвращался в тыл. Нам удалось его остановить. Два солдата и лейтенант 
спрыгнули с первого вагона. Мы взяли под козырек.
   – Ради всего святого, кто вы такие? – прокричал он. – Зачем вы нас 
остановили?
   Фельдфебель объяснил, что мы ищем рабочих.
   – В поезде едут только раненые и умирающие, – сказал лейтенант. – Если бы у 
нас были демобилизованные солдаты, я бы вам помог. А так – что я могу для вас 
сделать!
   – У нас двое раненых, – заявил фельдфебель.
   Лейтенант и без его слов уже направился к солдату с веснушками; тот 
неподвижно лежал там, где его настиг выстрел.
   – Вы же видите, этот мертв.