годами и без оглядки на последствия, возникающие при его получении. Здесь – как 
в случае с фермером, который заменял свою работу молитвами. Полностью 
разочаровавшись в результатах, он услышал от кого-то: «Здесь не помогут молитвы,
 здесь нужен навоз». То же можно сказать о национальном образе мыслей. Когда 
приходит час жесткого преодоления и возрождения, то для политических решений мы 
выбираем прежде всего компетентность. И никто не может получить и сохранить 
этот опыт в том случае, если он не готов учиться у других – в разговоре, в 
противостоянии противникам. Просто удивительно, насколько ограниченны фюрер и 
его приближенные.[176] Более того, складывается впечатление, будто любое знание 
вопроса не приветствуется. «Пожалуйста, обойдемся без академических 
разбирательств». А как же специалисты? «Специалисты поставили Германию на край 
пропасти». Вспоминается известная театральная постановка: в одной из сцен 
беспомощная и взволнованная дама бросает в лицо медику «страшное оскорбление». 
Она кричит: «Вы… вы… вы – просто эксперт, вот кто вы!!!»
Конечно, если имеется выбор: профессионализм или воля, – выбор весьма сложен. 
Но зачем вообще сводить все к подобной альтернативе? Зачем на этом 
успокаиваться? Без сомнения, знание дела делает осторожным, оно включает 
тормоза. Поистине верно сказано, что во многом знании много печали, и тот, кто 
много учится, должен много страдать. Кто отказывается сознательно от того, 
чтобы развивать себя, вынужден замыкаться на других. Это отражается даже на 
пропаганде. Путь «от сердца к устам, а от уст в массы» делается слишком 
коротким, а фразы наполняются пустотой.
Опасение, что борьба с критическим и разлагающим интеллектом выльется в борьбу 
с истинной духовностью, высказывалось открыто на последнем собрании «Боевого 
объединения за немецкую культуру» в Потсдаме. Удивительно? За этим стоит очень 
многое. Не больше и не меньше как степень доверия собственному руководителю. 
Если пропаганда становится всем, а профессионализм – ничем, если на первом 
месте осуществление, а правда лишь на втором, то рано или поздно на разных 
уровнях возникает кризис доверия. Еще нельзя сказать, что пропаганда приобрела 
в движении превалирующее значение, но уже можно сказать, что так оно выглядит 
со стороны.
Одним из самых значимых пунктов программы является пункт 24: «Мы требуем 
свободы религиозных воззрений в государстве, в том случае, если они не будут 
угрожать духовности и морали германской расы. Партия будет представлять собой 
основу позитивного христианства без того, чтобы быть связанной какими-то 
конфессиональными признаками. Она будет бороться с еврейско-марксистскими 
ценностями внутри и вне нас. Она уверена, что длительное выздоровление нашего 
народа может быть осуществлено изнутри только в случае следования 
основополагающей истине: общественная польза важнее личной». Этот пункт 
подразделяется на два абзаца. Первый абзац посвящен отношению к религии, 
которую лишь терпят. Ее права ограничены. Второй абзац описывает обязанности 
партии. Общепризнанно, что в этом пункте национал-социализм полностью отличен 
от программы социал-демократов и большинства других партий. Партия как таковая 
становится «политическим христианством». Здесь возникает достаточно серьезная 
государственная политическая проблема: отношения государства и церкви. Что 
можно сказать по сути данной проблемы? Для соответствия евангелической церкви и 
национал-социализма должен существовать определяющий момент. Это злая воля или 
неблагодарность, что евангельские христиане оказались ущемлены в правах? 
Выражение «позитивное христианство» не следует понимать в смысле «позитивный 
союз». Возможно, это различие задумывалось как аналог различию таких, например, 
понятий, как «право» и «справедливость»? Возможно. Но все может быть и совсем 
иначе. Возможно, что здесь понимается нечто совсем иное, не то, что видят 
рядовые избиратели. Почему не сказать открыто: мы признаем евангельских 
христиан? По вопросу, например, частной собственности был дан официальный 
комментарий. По данному вопросу – нет. Лишь Гитлер лично в своей книге объявил, 
что считает ценной поддержку обеих конфессий в деле становления нашего народа. 
Работа Шемма «Национал-социализм и католическая церковь», вышедшая в обработке 
Гитлера, тоже не проясняет суть вопроса, поскольку другие партийные функционеры 
высказывают совершенно противоположные мнения. Что, например, понимают под 
«позитивным христианством» Розенберг и другие лидеры? «Да, вопрос негативного 
влияния католической и протестантской церквей на наши души даже не поднимается, 
переоценивается лишь их роль в том, что они органично вплетались в развитие 
нордических народов, занимая там свое место».[177] Для Розенберга конфессии 
являются чем-то непостоянным на службе у германского чувства жизни и ценностей 
характера.[178] Сегодня ни одно государство не ожидает того, что оно приобретет 
конфессиональный характер. С позиций церкви подобная попытка выглядит вдвойне 
проблематичной. Здесь речь идет о чем-то ином: раскол в мировоззренческих 
вопросах в кругу национал-социалистов вновь ставит нас перед вопросом о доверии.
 Неопределенность в окончательных выводах является куда более непереносимой, 
чем все другие противоречия. Может быть, такая многозначность в формировании 
окончательных выводов тоже в интересах пропаганды? Кто окончательно истолкует 
программу? Понимать 24-й пункт в духе Шемма или религиозного философа 
Розенберга? Похожие вопросы возникают и по поводу других пунктов программы.
Но эти отдельные противоречия лежат в основе куда более серьезной проблемы: мы, 
евангельские христиане, во всем, что касается Божьего завета, выполнение 
которого является делом нашей совести, не должны из каких бы то ни было 
тактических или пропагандистских соображений снимать с себя личную 
ответственность. Мы ответственны за социальную и национальную свободу нашего 
народа. Она лежит на нас вместе с грузом Божьей воли. Она родилась из 
повиновения воле Творца. И прямо сейчас, когда мы должны совпасть с