уделялось столько внимания вопросам чести и верности. Причем кодекс чести 
гвардейцев был настолько выверен и в то же время сложен, что подчас он входил в 
противоречие с интересами и, следовательно, приказами руководства ордена или 
рейха. Но бороться с ним никто не пытался, потому что любое наступление на 
кодекс чести и специфическую внутреннюю мораль ордена разрушило бы эту новую 
элиту, лишив вождей НСДАП совершеннейшего орудия.
Кстати, если уж говорить о специфической морали, стоит вспомнить и еще один миф,
 порожденный пропагандой, – о необычных нормах во взаимоотношениях полов, 
свойственных для Германии гитлеровских времен. Если судить по произведениям так 
называемой массовой культуры, в Третьем рейхе творился беспредел в половой 
сфере: повсеместное распространение гомосексуализма, потребительски-развратное 
отношение к женщине и пр. Между тем семья была, с точки зрения 
национал-социалистов, едва ли не большей ценностью, чем военная мощь державы. 
Именно на семью, причем многодетную, делалась ставка в расчете на будущее. Да и 
в целом моральные нормы во взаимоотношениях полов были гораздо более 
консервативными, чтобы не сказать – суровыми, чем в других странах Европы. Идей 
свободной любви, гомосексуальной «романтикой» и прочими подобными «прелестями» 
немцы «накушались» в декадентские 20-е, и, когда у власти оказался Гитлер с его 
пуританской моралью, его приветствовали с восторгом. Что уж тут говорить о 
нетрадиционной сексуальной ориентации, если обвинение в приверженности к ней 
использовалось едва ли не в качестве оправдания убийства Рема и разгона СА?! 
Принадлежность к сексуальным меньшинствам могла быть даже причиной для 
заключения в концентрационный лагерь.
Правда, за руководством НСДАП числится и несколько довольно рискованных 
экспериментов с общественной моралью. Чего, скажем, стоят опыты Генриха 
Гиммлера по выведению в рамках СС «расово чистого» потомства, с каковой целью 
тщательнейшим образом отслеживались чуть ли не все половые связи солдат и 
офицеров ордена, а происхождение потенциальных супруг эсэсовцев проверялось до 
пятого-шестого колена. Или призыв немцев к внебрачным связям, настолько 
расходящийся с традиционной немецкой культурой, что большинство подданных 
Адольфа Гитлера лишь недоуменно пожимали плечами, хотя и привыкли к тому, что 
все, что исходит «свыше», – справедливо и верно. Однако вот призыв 28 октября 
1939 года к гражданам Германии: «…переступая через, возможно, необходимые 
буржуазные законы, традиции и взгляды, поставить великую задачу перед девушками 
и женщинами благородной крови, даже не связанными узами брака, не по 
легкомыслию, а по глубокой моральной убежденности становиться матерями детей 
солдат, уходящих на войну».[112] Надо сказать, что за пределами Германии такие 
нововведения вызывали, мягко говоря, шок, отчего, собственно, они и сохранились 
в памяти. Эта тема настолько часто и основательно муссировалась в западной 
прессе, что известна сегодня гораздо больше, скажем, темы образовательных 
реформ или перевооружения вермахта. Однако подобного рода нововведения были 
отнюдь не правилом, но исключением из правил и редко выходили за рамки 
эксперимента.
Итак, этот миф можно отправить туда же, куда и два предыдущих, – в копилку 
курьезов и нелепостей. А перед нами – вопрос более сложный и тонкий: все-таки 
немцы были до последнего дня верны Гитлеру и НСДАП? Ответ на него далеко не 
однозначный. С одной стороны, мы можем говорить о неимоверной законопослушности 
немцев, воспитанной многолетней военной дисциплиной и религиозной этикой. В 
традиционном представлении о немецком национальном характере, важной 
составляющей которого является привычка к подчинению и субординации, есть доля 
здравого смысла. Уильям Ширер приводит в этой связи весьма характерное суждение 
о немцах: «Власть и указание вышестоящего начальника – вот и все, что немцу 
нужно более всего в жизни. Немец /…/ будет считать, что умрет добропорядочным, 
если стоит на тротуаре, пока горит красный свет, а потом переходит улицу на 
зеленый, хотя прекрасно видит, что на него, нарушая все правила, несется 
грузовик, который собьет его».[113]
С другой стороны, велика роль военного, даже милитаристского прошлого в 
формировании национального характера: у немцев сложилось совершенно особое, 
общее для целого народа отношение к клятве, присяге – как к обещанию перед 
лицом Господа, как к тому, что не может быть нарушено в принципе. Точнее, не 
сложилось, а сохранилось, ибо были времена, когда данное слово абсолютно 
всерьез воспринималось как священный зарок.
Именно на этой особенности немецкого менталитета и сыграл в свое время Адольф 
Гитлер, расставив ловушку, в которую попался целый народ, народ, не состоявший 
из закоренелых злодеев, но и не представлявший собою собрание 
мечтателей-идеалистов, народ, который заставили «заплатить за все». Если бы не 
чрезмерное рвение западных держав, назначавших контрибуцию, Гитлер никогда не 
смог бы обольстить Германию. Но все сложилось так, как сложилось, и немцы были 
поставлены в такие условия, когда они были вынуждены выполнять данную присягу. 
Разумеется, присягу на верность вождю они приносили не под дулом пистолета, а 
по собственной воле, причем с легким сердцем. Но весь секрет в том, что они 
были по-настоящему благодарны Гитлеру. Что ни говори, а он и правда в 
кратчайший срок вывел страну из тяжелейшего кризиса, дал работу тем, кто в ней 
нуждался, а самое главное – вернул германскому народу самоуважение. А о далеко 
идущих планах вождя, повлекших за собою в конце концов распад и гибель державы, 
миллионы смертей как в Германии, так и за ее пределами и клеймо 
народа-преступника на всей германской нации, в ту пору никто не догадывался.
В результате же народ практически в полном своем составе сохранял верность 
вождю партии и имперскому канцлеру Адольфу Гитлеру. И это было всерьез: участие 
в заговоре с целью свержения главы государства потребовало от Штауфенберга и