боялись его, а ждали с нетерпением, всеми силами стремились к тому, чтобы он 
произошел как можно скорее. «То, что мы ныне в страхе называем перенаселением, 
не что иное, как естественное состояние здоровых, то есть растущих народов», – 
заявляли пропагандисты. «Труд Адольфа Гитлера только тогда состоится в будущем, 
когда его понесет достаточное количество полноценных германских людей». Адольф 
Гитлер и его соратники рассчитывали, что вскоре наступит время, когда 
германскому народу придется заселять обширнейшие территории на востоке, и 
боялись, как бы немцев не постигла судьба гуннов, растворившихся среди 
завоеванных ими народов. «Сильный должен господствовать, – заявлял фюрер, – а 
не сливаться с более слабым, жертвуя собственным величием и достоинством. Если 
этот закон не будет реализовываться, любое развитие станет бессмысленным». 
Поэтому он мечтал о многочисленной нации – как можно более многочисленной. А 
это значит – в каждой немецкой семье должны были расти трое-четверо и более 
детей – чем больше, тем лучше, причем воспитываться они должны как прирожденные 
господа всея обозримой вселенной, чтобы у них не было трудностей в управлении 
землями, которые в бою завоевали их отцы. «Достижение самоутверждения народа 
зависит от того, насколько велико число чистокровных, полноценных работо– и 
обороноспособных людей, а также лидерских натур, в отличие от людей среднего 
или низшего уровня», – писали национал-социалистические демографы в популярной 
«Демографо-политической азбуке».[59] Все же, кто ратовал за ограничение 
рождаемости, принцип «одна семья – два ребенка» и прочее, – считались врагами 
не только режима, но и народа в целом.
В первую очередь врагами оказывались врачи-социалисты. Именно они активно 
продвигали в 20-е годы ХХ века тезис о необходимости ограничения рождаемости, 
организовывали разнообразные общественные организации типа «Объединения за 
упорядочение рождаемости и сексуальную гигиену», пытались донести до обывателей 
мысль, что если снизить рождаемость, то и уровень жизни в измученной кризисами 
стране станет выше. Национал-социалистов приводила в ужас сама мысль о том, что 
кто-то может всерьез добиваться сокращения рождаемости, сокращения числа немцев.
 Они были свято уверены в том, что требовать от народа ограничения рождаемости 
– значит ставить под угрозу само его существование, так как четко рассчитать, в 
какой мере должно происходить это ограничение, невозможно, следовательно, можно 
в любой момент перегнуть палку и запустить процесс вымирания нации. 
Сочувствующие национал-социалистам статистики и демографы были готовы наглядно 
продемонстрировать каждому сомневающемуся выкладки, из которых следовало, что 
народ, развивающийся по системе «два ребенка в семье», потеряет через 90 лет 
четверть своего состава.
Основная идея, которую лидеры национал-социализма стремились вложить в умы всех 
немцев, заключалась в том, что в каждой семье должны расти минимум четыре 
ребенка. При этом количество детей в семье уже не было «личным делом каждой 
семьи, но стало /…/ долгом перед предками и германским народом», как об этом 
постоянно говорили партийные вожди. «Все привыкли к тому, что малая семья – это 
норма, а полную семью рассматривают как исключение – все поставлено с ног на 
голову», – заявляли они и в принципе были правы. Можно по-разному относиться к 
идеологической составляющей национал-социализма, но многие мысли идеологов 
Третьего рейха о развитии нации, многие действия, направленные на обеспечение 
ее выживания, нельзя не признать весьма здравыми. Настолько, что их впору 
применять в условиях современной России. По крайней мере, политике поощрения 
создания молодых семей и поощрения деторождения можно только позавидовать.
Дело в том, что лидеры национал-социализма делали ставку на еще не рожденное 
поколение, на тех, кто должен был прийти на смену немцам, пережившим Первую 
мировую и эпоху экономических кризисов, на детей, рожденных под властью Гитлера.
 Именно им предстояло получить в руки власть над миром, стать носителями идей 
победившего национал-социализма. В том же, что учение Гитлера победит, у 
руководителей партии не было ни малейших сомнений. «Успех нашей работы я 
измеряю не ростом наших дорог, – говорил Адольф Гитлер. – Я измеряю его не 
нашими новыми фабриками, а также не новыми мостами, которые мы строим, не 
дивизиями, которые мы формируем, – однако на вершине оценки успеха этой работы 
стоит германское дитя, стоит германская молодежь. Если она растет, я убежден, 
что наш народ не погибнет, а наши труды не пропадут даром». Присоединялся к 
нему и Рудольф Гесс, считавший, что «многодетность – дело состоявшегося 
национал-социализма».
Чем больше Германия ввязывалась в войны, тем более ценной становилась жизнь 
каждого носителя «правильных» генов. Поэтому в 1942 году Генрих Гиммлер издал 
приказ об отзыве с фронтов солдат и офицеров войск СС, являвшихся последними 
наследниками мужского пола в своих семьях. И если к кому и имела отношение 
политика «эластичного фронта», объявленная Йозефом Геббельсом в конце войны, 
так это именно к ним – солдатам войск СС, жизнь которых была слишком дорога для 
того, чтобы терять их в боях, а боевая подготовка слишком хороша, чтобы даже 
ради торжества расового учения отказаться от применения их в кризисных 
ситуациях на фронте, там, где обычные солдаты уже ничего сделать не могли. 
Собственно, и пресловутое предательство Генриха Гиммлера – попытка заключить 
мир с Англией за спиной у вождя – беспрецедентный поступок для человека, 
почитавшего присягу как сакральный ритуал, – было следствием его стремления 
сохранить хоть что-то из созданного. Дело в том, что к концу войны Адольф 
Гитлер, впав в глубочайшую депрессию, провозгласил, что, раз Германия не смогла 
победить, – она должна погибнуть. Великий магистр был с этим отнюдь не согласен.
 Его орден, его детище, его творение, о котором он мечтал все детство и которое 
лелеял всю жизнь, должно было остаться жить. К проигрышу в войне он был более 
чем готов. И мало того что к проигрышу – к новому витку борьбы за власть, как