Оставалось мириться со своим второстепенным положением и ждать подходящего 
момента, который должен был наступить совсем скоро: имперский президент был 
очень стар. Мало того, из сложившейся ситуации можно было почерпнуть немалую 
выгоду: совершить несколько политических ходов, прикрываясь чужим, хорошо 
известным именем.
Так, именно с благословения фон Гинденбурга новый глава кабинета министров 
расправился с левыми партиями, использовав в качестве повода так кстати 
подвернувшийся пожар в Рейхстаге 27 февраля 1934 года. Есть, правда, версия, 
что анархист Ван дер Любе был не более чем подставной фигурой, а поджог символа 
германского парламентаризма на самом деле устроили подручные Германа Геринга, 
которые пробрались в Рейхстаг по подземному ходу, прорытому от особняка 
будущего рейхсмаршала. Однако эта версия отдает откровенной фантастикой. Геринг,
 конечно, был весьма романтичной персоной – подземные ходы, замки и прочая 
средневековая атрибутика вполне по его части, – но это было бы явно слишком 
даже для него. Скорее всего, Гитлеру просто очередной раз повезло: голландский 
анархист-одиночка, пытавшийся при помощи глупого и бессмысленного 
террористического акта пробудить к жизни левые партии Германии, дал ему 
возможность совершенно легально перевести страну на однопартийную систему. 
Престарелый генерал-фельдмаршал не возражал: он был столь глубоко возмущен 
февральским происшествием в Рейхстаге, что, фигурально выражаясь, дал своему 
канцлеру карт-бланш на наведение порядка. Ну а тот уж расстарался по полной: 
устранил со своей дороги всех, кто мог ему помешать. Включая членов своей 
собственной партии, так или иначе препятствовавших его продвижению к власти. 
Вмешайся Гинденбург в происходящее, дай он по рукам «богемскому ефрейтору», как 
он называл Гитлера, – и кто знает, как все сложилось бы дальше! Но имперский 
президент был в ту пору немногим адекватнее приснопамятного советского генсека, 
правившего в СССР несколькими десятилетиями позже и ставшего персонажем 
неисчислимых анекдотов. Посему он горячо одобрил действия главы НСДАП и, мало 
того, даже поздравил Гитлера с «победой над изменниками».
Геринг Герман Вильгельм (1893–1946) – политический, государственный и военный 
деятель Третьего рейха. В Первую мировую – летчик-истребитель. С 1922 г. – член 
НСДАП, с 1923 г. – верховный руководитель СА. Участник «Пивного путча» 1923 г. 
С 1928 г. – депутат рейхстага от НСДАП. С 1935 г. – главнокомандующий 
военно-воздушных сил Третьего рейха. С 1938 г. – заместитель Адольфа Гитлера в 
Совете министров по обороне рейха. Страстный коллекционер предметов искусства. 
Коллекцию собирал из фондов музеев захваченных Германией стран. В апреле 1945 г.
 попытался возглавить гибнущий Третий рейх, но был обвинен в измене и арестован.
 8 мая 1945 г. попал в руки американских солдат. На Нюрнбергском процессе 
против главных военных преступников был приговорен к смертной казни через 
повешение. За 2 часа до казни покончил с собой, отравившись цианистым калием.
Однако вернемся к той самой многоходовой интриге, о которой мы уже начинали 
говорить. Первым шагом ее было приведение Германии к присяге. Нет, разумеется, 
не на верность Гитлеру и НСДАП: действовать столь прямолинейно было на ту пору 
просто невозможно. Однако цель ее была примерно такой же – усилить позиции 
партии. Гинденбург был в полном восторге от такой затеи: ему, человеку военному,
 принесение присяги на верность отечеству не понравиться не могло. Тем более 
что и формулировка клятвы была благороднее некуда. Так, солдаты и офицеры 
рейхсвера произносили следующий текст: «Я приношу перед Богом эту святую 
клятву: я готов верно и честно служить моему народу и Отечеству и в любое время 
пожертвовать собой». А государственные служащие, которых по-хорошему набиралось 
едва ли не пол-Германии, потому как к этой категории относились не только 
государственные чиновники (а бюрократический аппарат в Германской империи был 
велик и разветвлен чрезвычайно), но и врачи, учителя и даже землемеры, должны 
были произнести «гражданский» вариант присяги: «Я клянусь: я буду хранить 
верность народу и Отечеству, уважать конституцию и законы, добросовестно 
выполнять мои обязанности, да поможет мне в этом Бог».[16]
Все, казалось бы, вполне безобидно и в должной мере патриотично. Что, скажите 
на милость, может вызвать меньше подозрений, чем клятва верности своему народу 
и своей стране? Не государству, заметьте, а именно родине. Гитлер был слишком 
умен или, в качестве варианта, имел слишком хороших советников, чтобы совсем уж 
явно демонстрировать свои намерения. Все было продумано гораздо тоньше. Закон, 
который расставил все по местам, завершая первую часть интриги, был проведен в 
жизнь вскоре после завершения акции с клятвой верности. Назывался он «законом о 
защите единства партии и государства». Уже, что характерно, одной-единственной 
партии, причем даже не нужно было уточнять какой. Его параграфы утверждали 
НСДАП в качестве силы, неразрывно связанной с германским государством, явлением,
 без которого и Германию-то себе не представить. Следствие же этого документа 
было простым донельзя: если кто-либо, присягнув на верность Германии, решится 
выступить против правящей национал-социалистической партии, его можно 
рассматривать как изменника. Как предателя интересов родной страны, словом или 
деянием покусившегося на «ведущую и движущую силу государства». Собственно, с 
момента принятия этого нормативного акта немцы и попались в ловушку – оказались 
связанными собственными представлениями о чести и верности. Как говорится, 
дальнейшее – не загадка.
Дождавшись смерти престарелого президента, Адольф Гитлер оказался его 
единственным наследником. Конечно, это потребовало недюжинных усилий: нужно 
было заставить весь мир поверить в законность превращения еще вчера 
демократической Германии в страну с практически единовластным правлением. 
Однако для нас, коли уж мы стараемся уяснить для себя причины верности немцев 
Гитлеру и его режиму, интересен даже не сам момент закрепления у власти «вождя