перерастет в неприкрытую враждебность к Гитлеру. Во время этой встречи с 
фюрером пока еще неосознанно для самого Роммеля завершился один период его 
жизни и начался новый — время переосмысления и отказа от старых убеждений.

Несмотря на все прошлые сомнения, упреки и обиды, немецкий генералитет все еще 
продолжал считать Гитлера экспертом по военным вопросам благодаря победам 
вермахта в Польше, Франции и России. Червь сомнения продолжал глодать и самого 
Роммеля: может быть, общее стратегическое положение рейха действительно требует 
терпеливо выжидать в Африке и даже нести большие потери, истекая кровью, чтобы 
весь германский фронт получил передышку и воспрянул? Может быть, Гитлер уже 
рассчитал какие-то политические комбинации, о которых не хотел распространяться,
 или же имел на руках такие козыри, что хладнокровно соглашался на потерю 
Африки? Все эти мысли не давали покоя генерал-фельдмаршалу. За свою долгую 
солдатскую карьеру Роммель привык беспрекословно подчиняться, поэтому даже 
сейчас он пытался понять фюрера.

Прямой и честный человек, простой и скромный солдат, он до сих пор жил в ладу 
со своей совестью и не знал, что такое муки мятежного ищущего духа. Сейчас 
против своей воли он был ввергнут в конфликт со своим солдатским долгом, 
совершал насилие над собой, испытывал муки и угрызения совести.

Пока Роммель дожидался решения фюрера в приемной, в Ставку пришло сообщение от 
командующего группой армий «Дон» Манштейна. Фельдмаршал сообщал, что при 
попытке деблокировать окруженную Сталинградскую группировку под давлением 
превосходящих сил противника и во избежание больших потерь ему пришлось 
оставить позиции, которые фюрер приказал удерживать до последнего человека и до 
последнего патрона. И вновь Гитлер забился в истерике, отзвуки урагана 
бешенства и ярости доносились и до приемной, где все еще продолжал пребывать в 
тягостных раздумьях Эрвин Роммель. Верховный главнокомандующий неистовствовал, 
он обвинял своих маршалов в трусости, и в конце концов из кабинета раздались 
слова:

— Я никому не могу доверять и ни на кого не могу положиться…

Уже во второй раз за короткий промежуток времени ошеломленный маршал стал 
очевидцем непостижимой необузданности диктатора. Если бы кто-нибудь раньше 
рассказал ему о таком неадекватном поведении фюрера, он посчитал бы это 
преувеличением и не поверил. Многие генералы, политики, дипломаты и гражданские 
специалисты испытали на себе эти граничащие с истерией приступы неудержимой 
ярости диктатора, если высказывали отличное от его точки зрения мнение и уж не 
дай бог, если пытались его в чем-то переубедить. Посол Шуленбург, 
представлявший интересы рейха в Москве, тщетно добивался встречи с Гитлером 
после неудавшегося визита Молотова зимой 1941 года. Шуленбург пытался 
отговорить Гитлера от конфронтации с Россией, но диктатор даже не принял его. 
Немецкий военный атташе в Москве, Кестринг, выступал против недооценки Красной 
Армии и в своем аналитическом докладе дал объективную характеристику советским 
вооруженным силам. Гитлер подверг его обструкции и заклеймил позором, а 
Кестринг был вынужден доказывать, что он не «скрытый русофил».

У ног генерал-фельдмаршала Федора фон Бока с треском разлетелись два стула — 
Гитлер разбил их в порыве безудержной ярости и в попытке подкрепить свои 
аргументы.

Все это выходило за границы здравого смысла, и Роммель пребывал в недоумении: 
по-прежнему ли Гитлер находится в добром здравии или же проявила себя скрытая 
до сих пор демоническая сторона сущности диктатора, которая в один прекрасный 
момент приведет страну к катастрофе. Наверное, можно было найти извинительные 
мотивы такого поведения, учитывая то потрясение, которое испытал фюрер при 
известии о неудаче под Сталинградом и отступлении в Африке. Но разве не должен 
быть выдержанным и ответственным человек, ведущий за собой нацию и держащий 
руки на пульсе истории…

Роммель постепенно начинал понимать, что этот человек представляет собой 
средоточие темных и пагубных для Германии сил.

Герман Геринг застал погрузившегося в глубокое раздумье Роммеля в приемной. 
Рейхсмаршал предложил Гитлеру лично отправиться в Рим, провести переговоры с 
Муссолини и добиться от дуче гарантированного снабжения германских войск, 
удерживающих позиции в Северной Африке. Роммель знал цену обещаний фашистских 
лидеров и приблизительно представлял себе, чем закончатся переговоры в Риме, но 
это был его последний шанс: только таким образом он мог повлиять на развитие 
ситуации в Африке. Как утопающий за соломинку он ухватился за это предложение 
Геринга, хотя и не был согласен с решением Гитлера по африканской проблеме. 
Нечто, во что он верил, погибло в его душе после визита в Ставку.

В спецпоезде Геринга в Рим поехала и фрау Ром-мель. После войны я встретился с 
ней, и она рассказала мне о той поездке:

— На мужа было страшно смотреть — он был потрясен до глубины души. Он все время 
повторял: «Они не видят опасность — они не хотят ее видеть. Но она надвигается