Ойскирхене, но это было достаточно далеко от нас. 
Я счел вполне уместным вставить в первую же сводку ОКВ от 10 мая фразу о том, 
что «фюрер возложил на себя верховное главнокомандование действующими на 
западном театре военных действий войсками...». Это вызвало возражение Адольфа 
Гитлера, который хотел остаться анонимным и не лишать своих генералов 
заслуженной славы. Однако я не уступал и продолжал уговаривать его не менее 
получаса — нация должна знать, кто поднимает дивизии в бой и ведет армии к 
победе. Наконец с большим трудом он согласился. 
И это было отнюдь не желание польстить: фюрер [248] не только самым 
скрупулезным образом анализировал и разрабатывал оперативные нюансы каждой 
операции, но и подробнейшим образом вникал в суточные уроки едва ли не каждой 
дивизии на главном направлении удара. С конца октября 1939 г. Гитлер обязал 
командующих группами армий и армиями в подробностях докладывать ему о 
предполагаемом ходе предстоящих операций. Это был настоящий экзамен, во время 
которого генералы отвечали на массу «трудных» вопросов о характере местности и 
наличии естественных преград, тыловом обеспечении и пр. Его критические оценки, 
замечания и предложения убеждали генералитет в том, что фюрер глубоко проникает 
в суть оперативных замыслов командования и сам он — далеко не «дилетант от 
стратегии». 
Предметом особого внимания Гитлера стал план наступления ударной танковой 
группы фон Клейста через Арденны на Абвиль. Гитлер считал зону оперативного 
прорыва идеальным театром танковых сражений, постоянно подчеркивая при этом, 
что решающим фактором победы станет стремительное, без оглядки на фланги, 
продвижение вперед. Особая статья — организация подвоза снабжения, горючего и т.
д. Проблема обеспечения должна быть разработана не менее тщательно, чем планы 
боевой операции, и в этом будет состоять главная задача начальника штаба 
танковой группы Цайцлера. 
Гитлер самым подробным образом обсудил все фазы предстоящей операции с 
командующим 16 армией генералом пехоты Эрнстом Бушем. На его армию возлагалось 
обеспечение охранения южного фланга ударной группы фон Клейста, и, в конечном 
итоге, только от его дивизий зависели успех или неудача плана всей кампании... 
За 43 дня кампании на Западе, с 10.5 по 22.6.1940, Гитлер вылетал на фронт 
только 4 или 5 раз — слишком [249] велика была опасность перелетов над театром 
военных действий, с учетом воздушной обстановки. Однако он старался как можно 
чаще встречаться с командующим сухопутными войсками для обсуждения 
оперативно-тактических вопросов. Все известные мне встречи проходили в 
корректной деловой обстановке и без каких-либо серьезных разногласий с обеих 
сторон. В первой фазе операции, примерно до середины июня, мне приходилось 
регулярно вылетать на передний край в редкие периоды затишья на воздушном 
фронте — мой старый добрый Ю-52 летел на сверхнизких высотах, так что вражеские 
разведчики и истребители были нам не страшны. 
Лихорадочное возбуждение первой ночи кампании не улеглось и к утру — ставка 
была преисполнена тревоги и ожидания донесений о достижении тактической 
внезапности удара. Гитлер проявлял особое беспокойство по поводу спецоперации в 
Бельгии — захвата форта-крепости Эбен-Эмаэль на канале Альберта комбинированной 
атакой сухопутных и посадочно-десантных частей (с использованием транспортных 
планеров). В свое время он лично отрабатывал все детали операции с командирами 
и унтер-офицерами парашютного и приданного ему саперного батальонов на макете, 
построенном на секретном полигоне в Дессау. 
Только по одному вышеописанному эпизоду можно представить себе, как нам 
приходилось «вкалывать» и почему иной раз обсуждение оперативного положения на 
фронтах и доклады затягивались на долгие часы. Фюрер целенаправленно приучал 
нас к методу руководства войсками, отличному от традиционных умений и навыков 
германского генералитета, личным примером доказывал необходимость разработки до 
мелочей операций любой степени сложности, а не обычной до недавних пор практике 
«спихивания» приказов по инстанции. [250] 
Фюрер появлялся в нашем барачном лагере дважды в день — около полудня и на 
вечернем докладе, который обычно делал Йодль. Кроме Западного фронта, ОКВ 
занималось норвежским театром военных действий, доставлявшим нам в течение 
всего мая немало беспокойства в связи с реальной угрозой утраты плацдарма в 
результате англо-французского контрнаступления. Каждые вторые сутки я вылетал в 
расположение войск, главным образом в штаб-квартиру группы армий фон Рундштедта,
 осуществлявшего сложный маневр — операцию прорыва с захождением на север. 
Начальником штаба был генерал фон Зоденштерн, мой старинный приятель и 
сослуживец по управлению рейхсвера в 1926–1923 гг. С ним я мог обсудить любые 
вопросы и пожелания фюрера, не опасаясь жалоб в ОКХ (Гальдеру) и обвинений по 
поводу «вмешательства высшего командования во внутренние дела». 
Наши отношения с фюрером развивались гармонично. Определенные разногласия 
вызвали инициированные кронпринцем публикации мировой прессы о трагической 
гибели его сына и захоронении праха погибшего в Потсдаме.{66} Фюрер сказал мне, 
что не желает ритуального пролития королевской крови, и запретил призывать в 
действующую армию сыновей династических фамилий. Я придерживался той точки 
зрения, что служба в армии во время войны — не только священная обязанность 
каждого немца, но и его неотъемлемое право, будь он простым рабочим или принцем 
крови. Однако мне не удалось настоять на своем — и все принцы некогда правивших 
королевских домов были отозваны с передовой. 
Вступление Италии в войну не улучшило оперативную [251] обстановку на фронтах, 
а стало для ОКВ дополнительной обузой. Гитлеру не удалось сдержать порыв 
«воинственных римлян» хотя бы на некоторое время. Мы были кровно заинтересованы 
в этом, поскольку намечаемый дуче прорыв укреплений Альпийского фронта требовал