поддержки с воздуха и вынуждал нас ослаблять действующие на парижском 
направлении подразделения люфтваффе, распылять силы и отправлять несколько 
авиагрупп в распоряжение «Командо Супремо». Несмотря на слабость французских 
укреплений в Альпах и нашу поддержку с воздуха, боевой дух итальянцев быстро 
сошел на нет, и наступление остановилось. Они вспомнили о своем союзническом 
долге, когда посчитали Францию окончательно поверженной. В дальнейшем римские 
воители стали для нас настоящим данайским даром — ничто не нанесло большего 
вреда установлению взаимопонимания с побежденными французами, чем амбициозные 
притязания Италии, отстаивать которые фюрер считал своим долгом. 
Вершиной моей деятельности на посту начальника штаба ОКВ стало заключение 
перемирия с Францией в Компьенском лесу 22.6.1940 г. Требования победителей 
были разработаны штабом оперативного руководства накануне окончательного 
поражения французов и после обращения французской стороны с предложением 
заключить перемирие были сформулированы в моей редакции. В остальном мы не 
спешили, поскольку, прежде чем перейти к переговорной стадии, фюрер стремился к 
достижению определенных оперативных успехов, например выходу к швейцарской 
границе. 
После того как время и место проведения переговоров были окончательно 
определены, Гитлер взял составленный мной текст соглашения на доработку и 
уточнение. После внесения поправок содержательная часть осталась без 
существенных изменений, но стилистически [252] сам документ уже не имел ничего 
общего с составленным мной, была изменена и казавшаяся мне подобающей форма 
изложения, например, текст преамбулы был разработан и написан самим Гитлером от 
начала и до конца. 
Торжественная церемония состоялась в специально привезенном салон-вагоне 
маршала Фоша, на том же месте в Компьенском лесу, где в 1918 году Германия 
униженно молила союзников о мире. Я был преисполнен чувства глубокого 
удовлетворения от свершившегося за унижения Версаля возмездия, с одной стороны, 
и уважения к солдатской чести побежденных, с другой... 
Несмотря на то, что с согласия Геринга и Гитлера я уже пошел на определенные 
уступки в вопросе разоружения французских ВВС, на следующий день переговоров 
французы попытались получить новые послабления. По данным службы радиоперехвата,
 премьер-министр Петэн требовал от руководителя французской делегации 
«выжимать» из ситуации все возможное. Генерал Шарль Хунтцигер отвечал, что это 
невозможно из-за занятой немцами бескомпромиссной позиции и манеры ведения 
переговоров. 
В 17.00, когда французы опять удалились на совещание, я передал им ультиматум 
через главного переводчика министерства иностранных дел посланника Пауля 
Шмидта: принять решение до 18.00. Вскоре они вернулись с новым списком 
требований, вероятно, полученным от Петэна. Я объяснил, что больше обсуждений 
не будет и я прерву переговоры как безрезультатные, если не получу 
окончательного ответа до 18.00, а договор в его нынешней редакции так и не 
будет подписан. Французы отправились на последнее совещание. Несколькими 
минутами после 18.00 был сделан последний телефонный звонок, и Хунтцигер 
объявил, что уполномочен подписать соглашение... [253] 
Пока главные силы немецкого Западного фронта совершали сложнейший маневр 
захождения южным флангом, бельгийский король согласился на капитуляцию, а в 
Северной Франции, под Дюнкерком, экспедиционная армия британцев эвакуировалась 
морем. Разгром Великобритании, подготовленный всем ходом нашего наступления, 
свершился не в полной мере, хотя следы безудержного и панического бегства на 
ведущих к северному побережью дорогах представились мне самой ошеломляющей 
картиной, которую я когда-либо лицезрел... 
Гитлер так никогда и не признался нам, солдатам, что сразу же после победы над 
Францией рассчитывал на прекращение войны с Великобританией. Мне достоверно 
известно, что в этом направлении им предпринимались определенные шаги и попытки 
политического зондажа. Несколько лет спустя в ответ на мои вопросы фюрер заявил,
 что, кроме «предложений британскому правительству» в речи на заседании 
рейхстага от 19 июля 1940 г., никаких попыток сближения не предпринимал. Что ж, 
в один прекрасный момент правду о тех далеких событиях провозвестят миру 
британские архивы. 
Памятное заседание рейхстага состоялось 19.07.40. Мы прилетели в Берлин из 
штаб-квартиры фюрера в Шварцвальде. Ни до, ни после мне не доводилось увидеть 
весь цвет германского генералитета в полном составе. Мне было отведено место за 
Редером и Браухичем в правительственном ряду непосредственно позади имперских 
министров. Геринг принял на себя председательство и вел заседание рейхстага. 
Появление в зале заседаний Адольфа Гитлера было встречено бурным ликованием — 
так же, как встречали его на Ангальтском вокзале при прибытии в Берлин и 
торжественном вступлении в столицу через Бранденбургские ворота... [254] 
Чествование вооруженных сил стало самым ярким впечатлением моей солдатской 
жизни. Оказание воинских почестей и поименное оглашение командующих, главным 
образом, армии и люфтваффе, удостоенных высших наград и чинов, превзошли все 
мыслимые ожидания (Герман Геринг был произведен в рейхсмаршалы и награжден 
«Большим крестом» «Железного креста»). Я испытал определенную неловкость, 
услышав свое имя в списке награжденных. Я был ошеломлен тем, что получил право 
встать в один ряд с прославленными полководцами Германии, поскольку никогда не 
командовал армиями и, увы, не имел полководческих талантов. Я считал, что не 
достоин такой награды как начальник штаба ОКВ, и не совсем понимал, за какие 
заслуги произведен в генерал-фельдмаршалы статс-секретарь министерства 
воздушного флота генерал-оберст Мильх, а, например, генерал авиации становится 
генерал-фельдмаршалом, а не маршалом авиации...