Риббентроп — Гитлер вызвал меня в рейхсканцелярию. Бернардо Аттолико, 
итальянский посланник в Берлине, только что передал ему личное послание 
Муссолини, и фюрер зачитал мне несколько абзацев. Это был ответ главы 
итальянского правительства на отправленное из Бергхофа строго доверительное 
письмо фюрера, в котором тот сообщал дуче о намерении жесткого ответа Польше и 
ее европейским союзникам в случае их вооруженного противодействия при 
урегулировании данцигских проблем. В письме Гитлер умышленно перенес дату 
предполагаемого вторжения на более поздний срок. По его словам, на то имелись 
достаточно веские причины. Фюрер считал, что трудами «абсолютно надежного и 
преданного» германского дипломатического корпуса содержание всех его 
конфиденциальных посланий становится незамедлительно известно Лондону. Письмо 
было тонким стратегическим ходом с многоуровневым подтекстом: с одной стороны, 
фюрер демонстрировал всю серьезность своих намерений, с другой — 
дезинформировал поляков и британцев о начале операции. Кроме того, Польша 
получала последнее предупреждение, Англия провоцировалась на вооруженную 
интервенцию, а Италия подстегивалась к выступлению на стороне рейха... 
Ответ Муссолини стал первым разочарованием фюрера в его многоходовой 
политической комбинации. Адольф Гитлер предполагал, что верная союзническим 
обязательствам Италия безоговорочно выступит на стороне Германии, как в свое 
время поступил он сам, и, руководствуясь «нерушимой верностью нибелунгов», 
поддержал Италию во время абиссинского конфликта. Муссолини сообщал, что 
итальянский король не считает военный конфликт с Польшей ситуацией, [225] 
обязывающей Италию выступить на стороне Германии, и запретил ему проводить 
мобилизацию. Своей властью он не в состоянии отменять королевские эдикты, кроме 
того, в настоящий момент Италия не готова к войне — не хватает техники, оружия, 
амуниции; он располагает достаточными производственными мощностями, но 
катастрофически не хватает стратегического сырья; вот если бы Германия помогла 
медью, марганцем, сталью... он бы мог попытаться убедить короля пересмотреть 
свое отношение к участию в войне... 
Прочитав до конца бесконечный перечень «итальянских потребностей», Гитлер 
заявил, что вызвал меня для того, чтобы узнать, можем ли мы гарантировать 
поставки стратегического сырья в Италию. По его предложению Аттолико уже 
отправил запрос в Рим — в настоящий момент выясняется минимальная потребность 
итальянской военной промышленности в стратегических материалах и номенклатура 
сырьевых поставок. 
Потом наступило отрезвление. Гитлер крайне болезненно пережил отступничество 
«верного дуче»: 
«Теперь я убедился в том, что англичане были прекрасно осведомлены о 
предполагаемом демарше Муссолини. В противном случае они бы уже давно заняли 
более жесткую позицию и поддержали поляков. Увы, результаты прямо 
противоположны моим ожиданиям...» 
Гитлер был потрясен, но старался держать себя в руках. Он предположил, что 
Великобритания напрямую увязывает вопрос выступления на стороне Польши с 
позицией итальянцев. Я отправился в военное министерство для консультаций с 
генералом Томасом по поводу наличия стратегического сырья и возможности 
скорейшей отправки первой партии итальянцам. 
Во второй половине дня последовал новый вызов в рейхсканцелярию. Гитлер 
пребывал в еще более взвинченном состоянии, чем во время моего утреннего визита.
 [226] 
Я едва успел переступить порог кабинета, как фюрер разразился длинной тирадой. 
Он только что получил срочную депешу пресс-секретаря министерства пропаганды 
Дитриха, из которой следует, что Англия уже сегодня намеревается подписать пакт 
о взаимной помощи с Польшей. Подтверждения из министерства иностранных дел еще 
не поступало, но дипломаты всегда работают медленнее телеграфных агентств, 
поэтому он не сомневается в достоверности депеши. Необходимо немедленно 
приостановить выдвижение войск — ему нужно выиграть время для новых переговоров,
 хотя на Италию полагаться решительно нельзя. 
По моему приказу Шмундт принес план-график, на котором были расписаны все 
мероприятия военно-политического характера ОКВ, ОКХ и ОКЛ до дня «X» 
включительно. 23 августа Гитлер отдал приказ начать наступательную операцию 
против Польши на рассвете 26.08. Таким образом, войска уже вторые сутки 
выдвигались на исходные позиции с тем, чтобы в ночь с 25 на 26 августа выйти к 
государственной границе рейха. Фюрер распорядился: «Приостановить выдвижение 
войск. Отменить начало операции вплоть до особого распоряжения. Немедленно 
вызвать в рейхсканцелярию Браухича и Гальдера». 
Браухич прибыл через полчаса. Гальдер находился в тот момент на командном 
пункте ОКХ в Цоссене. Отдав приказ о приостановке передислокации войск, генерал 
выехал в Берлин. Затем я присутствовал на длительном обсуждении ситуации с 
господами из ОКХ. Фюрера интересовал анализ возможных последствий остановки 
передвижения войск, кроме того, он потребовал активизировать 
контрразведывательное обеспечение операции и соблюдать режим строжайшей 
секретности. В заключение фюрер сообщил, что 26.08.39 он назовет окончательную 
дату дня «X». 
26 августа, в первой половине дня, меня снова вызвали [227] в рейхсканцелярию. 
Представшая моим глазам картина напоминала растревоженный муравейник: 
возбужденные, снующие взад-вперед по коридорам военные и штатские. Фюрер 
беседовал с фон Риббентропом в зимней оранжерее, в то время как Аттолико ждал 
его в музыкальном салоне. С минуты на минуту ожидали приезда британского 
посланника в Берлине Невилла Гендерсона. 
Фюрер заметил меня и произнес: