мой взгляд, вопросы, которые был в состоянии решить сам. Временами я был 
вынужден буквально «выцарапывать» из него и его тетради оставшиеся нерешенными 
проблемы, поскольку фон Бломберг был немногословен и очень редко рассказывал 
мне в подробностях о состоявшемся накануне совещании. Хорошо, что на вечерних 
докладах постоянно присутствовал адъютант Гитлера по сухопутным войскам 
оберстлейтенант Фридрих Хоссбах, от которого я и узнавал о состоянии дел. 
Хоссбах обещал мне посодействовать в более частых вызовах на доклад к Гитлеру, 
как это было принято во времена Рейхенау. Возможно, в моем «выключении» из 
круга доверенных лиц фюрера крылся какой-то тайный расчет Бломберга. Признаюсь, 
мне это неизвестно. Но, так или иначе, стараниями Бломберга или без оных, я в 
течение длительного времени не мог познакомиться с Гитлером так, как это 
следовало бы сделать начальнику военно-политического управления вермахта... 
Осенью 1936 г. я сопровождал Бломберга в инспекционной поездке. Маневрами на 
полигоне под Бад-Наухаймом руководил главнокомандующий 2 военным округом 
генерал Вильгельм фон Лееб. Мои функции исчерпывались наблюдением, поэтому я в 
основном наслаждался красотами живописной местности и видом [96] старинной 
крепости — имения зятя графа Цеппелина (затрудняюсь вспомнить имена владельцев).
{44} 
Бломберг редко брал меня в поездки, которые обычно совершал на самолете. Мне 
так ни разу не удалось выйти с ним в море на посыльном судне кригсмарине 
«Грилле» — один из нас должен был все время находиться в Берлине... Думаю, что 
его тянуло в море, потому что только там он отдыхал душой и телом... От 
Бломберга я унаследовал любовь к воздухоплаванию и старый добрый Ю-52 вместе с 
экипажем... 
...Во время Олимпиады 1936 г. празднично украшенный Берлин производил самое 
благоприятное впечатление на гостей столицы. Рискну предположить, что в те 
памятные дни многие получили прекрасную возможность изменить свое представление 
о новом рейхе и происходящих в Германии переменах. 
На трибуне для почетных гостей, в так называемой «комнате отдыха фюрера», 
Адольф Гитлер принял решение об активном участии вермахта (главным образом 
люфтваффе) в гражданской войне в Испании на стороне Франко. К этому времени 
немецкая транспортная авиация уже перебросила в Испанию франкистскую 
лейб-гвардию — африканских мавров. Здесь, на трибуне имперского стадиона, в 
перерыве спортивных соревнований Гитлер принял решение о формировании «Легиона 
Кондор» в составе нескольких эскадрилий бомбардировщиков Ю-52 и истребителей 
Хе-51, а также небольшого контингента пехотных и танковых подразделений.{45} 
Первым [97] командующим немецкой военной миссии стал генерал Варлимонт. 
Испанская кампания обошлась бюджетно-финансовому отделу вермахта в полмиллиарда 
рейхсмарок и прошла по отчетным ведомостям министерства как «безвозвратная 
испанская задолженность». Летный состав люфтваффе постоянно обновлялся в целях 
получения необходимого боевого опыта и обкатки новой техники. Это было тем 
более ценно, когда выяснилось, что на стороне повстанцев воюют советские 
летчики-истребители. 
В начале сентября 1936 г. я во второй раз присутствовал на съезде НСДАП в 
Нюрнберге — на этот раз вместе с супругой в качестве официальных гостей фюрера..
. 
УСПЕШНЫЕ МАНЕВРЫ
По замыслу Бломберга, запланированные на зиму 1936–1937 гг. командно-штабная 
игра и маневры должны были внести ясность в наши непростые отношения с 
генеральным штабом сухопутных войск. Практическая проверка разделения 
полномочий в условиях, максимально приближенных к боевым, должна была положить 
конец затянувшимся разногласиям в области оперативного управления вооруженными 
силами. Генерал Йодль, возглавивший штаб «Л» — руководство и управление 
маневрами, — находился в непосредственном контакте со мной. Не только Бломберг, 
но и мы с Йодлем были заинтересованы в скорейшем разрешении латентного 
конфликта. 
Маневры показали, что положение еще хуже, чем я себе это представлял. 
Дальнейшее попустительство было чревато непредсказуемыми последствиями для 
армии. Нужно было бить тревогу. Вместе с тем я прекрасно понимал, что 
генштабовские ренегаты тут же [98] обвинят меня в «раздувании ажиотажа» и всех 
прочих смертных грехах. Я высказал свои соображения по этому поводу на итоговом 
разборе командно-штабной игры в присутствии Гитлера (подробно о ходе обсуждения 
я написал в памятной записке на имя адвоката доктора Нельте), Бломберга, 
генералов и адмиралов вермахта. 
Мое выступление вызвало «праведный» гнев и возмущение генштаба. Кот был выпущен 
из мешка! Как только Гитлер в сопровождении Бломберга покинул зал для совещаний,
 Фрич обрушил на меня бурю негодования. Мои соображения об организации высшего 
руководства были заклеймены как «не выдерживающие никакой критики». Первый и 
последний раз он разговаривал со мной в таком тоне — впоследствии мы никогда не 
вспоминали об этом инциденте. Генштабистов возмутил сам факт, что «министерский 
чиновник» претендует на их «кровное право» управлять войсками; они и 
представить себе не могли, что «их армия» будет подчиняться верховному 
главнокомандованию. Я был тогда слишком искренен, слишком бесхитростен и 
слишком объективен, чтобы осознать, что наживаю себе смертельных врагов. Позже 
я подумал о том, что фон Бломберг загребает жар моими руками — ведь это он, а 
не я, мирился с положением вещей, когда руководил генштабом сухопутных войск 
(называемым в то время управлением рейхсвера) при Вильгельме Хейе, Вильгельме 
Адаме, а ныне — Беке. Отныне и навеки мои почти что дружеские отношения с 
последним были испорчены... 
При этом практически ничего не изменилось в порядке прохождения документов