и ни на что не годный. Тем не менее ваши батальоны достойны наивысших похвал... 
Как вам это удалось?» Я объяснил ему суть своего метода... 
Несмотря на множество забот мне все же удавалось раз в полмесяца побывать в 
имении. Благодаря хорошему железнодорожному сообщению к 17.00 субботы я уже 
успевал добраться до Хельмшероде, а в 19.00 воскресенья выезжал обратно в 
дивизию. Иллинг проявлял себя с наилучшей стороны, и я понимал, что могу и 
впредь положиться на этого человека. Сбыт продукции и бухгалтерия были в полном 
порядке. В 1935 г. мы довели до конца строительство конюшни и закончили 
финансовый год без долгов и с положительным сальдо. Имение процветало, урожай 
обещал быть прекрасным... 
В конце лета встал вопрос о доукомплектовании командного состава дивизии. Я 
обратился к начальнику кадрового управления фон Шведлеру с ходатайством о 
переводе в Бремен моего друга фон Бризена, командира батальона пограничной 
службы в Померании. Шведлер не возражал, но дал понять, что уже в конце года 
может состояться мой перевод в Берлин. Якобы этот вопрос решается сейчас на 
самом высоком уровне, и у меня есть некий конкурент, но больше он пока [79] 
ничего не может сказать. Я сразу же предположил, что это фон Бломберг пытается 
вернуть меня в столицу, но не знал, хочу я этого сам или нет. Я был 
по-настоящему счастлив этот неполный год в дивизии и опять должен бросить с 
таким трудом начатое дело. Снова появились мысли об отставке. Жена колебалась, 
но была неизменна в своем нежелании вести совместное хозяйство с мачехой. Мы 
решили и на этот раз не противиться судьбе — будь что будет... 
Самый сложный год для Хельмшероде миновал, но семейные проблемы остались. Они 
решились только после того, как вышла замуж сестра, а мачеха приняла 
предложение местного землевладельца, вышла замуж и в 1937 г. перебралась к нему.
.. 
Фон Бломберг хранил упорное молчание... Он так ничего и не сказал мне во время 
короткого визита в Бремен летом 1935 г., когда присутствовал при спуске со 
стапелей быстроходного парохода «Гнейзенау» (для восточноазиатских пассажирских 
линий «Ллойда»). Я очень хорошо запомнил тот день, поскольку он привел к 
серьезной размолвке между мной и фон Клюге. Командующий получил официальное 
приглашение на церемонию спуска судна на воду, но не на торжественный завтрак в 
честь Бломберга в здании сената, куда был приглашен я. В порту организаторы 
мероприятия деликатно попытались исправить свое упущение, но взбешенный Клюге 
покинул территорию верфи «Дешимаг», устроив в моем присутствии безобразную 
сцену пытавшемуся образумить его фон Бломбергу. Через несколько дней я получил 
пространное письмо, в котором Клюге возложил ответственность за инцидент... на 
меня. Не ручаюсь за дословную точность, но суть послания заключалась в том, что 
я «с достойным осуждения тщеславием быть на первых ролях в Бремене» 
дискредитировал его как главнокомандующего тем, что не отказался от участия в 
торжествах «хотя бы из чувства солидарности». Я ответил со всей холодностью и 
[80] особо подчеркнул, что бременский сенат не подотчетен и не подконтролен мне 
и моему гарнизону. Откровенно говоря, я не был шокирован таким поведением, 
поскольку уже давно привык к тому, что Клюге всю жизнь считает себя обойденным 
и еще с лейтенантских времен вечно жалуется на недооценку собственной персоны. 
В конце августа меня окончательно заинтриговал неожиданный звонок фон Клюге с 
предложением «встретиться где-нибудь подальше от посторонних ушей для 
конфиденциальной беседы». Я сел за руль и выехал из Ордурфа, где проводил 
батальонные учения на местном полигоне. Клюге был сама любезность и всячески 
старался сгладить впечатление от своей недавней грубости. Он доверительно 
сообщил мне, что в споре за «кресло Рейхенау» — начальника управления 
вермахта — я обошел своего главного конкурента оберста Генриха фон Витингхофа и 
уже 1 октября приступлю к исполнению новых служебных обязанностей. В беседе с 
глазу на глаз фон Клюге особо подчеркнул, что главным инициатором моего 
выдвижения является фон Фрич, а не Бломберг, и мне следует постоянно помнить об 
этом... 
Внимательно выслушав, я попросил его: 
«Пока еще есть время все переиграть, передайте Фричу, что я никогда и нигде не 
чувствовал себя настолько счастливым, как в Бремене. У меня нет ни малейшего 
желания заниматься политикой...» 
Клюге пообещал сделать все возможное, на этом мы и расстались. 
ВОЗВРАЩЕНИЕ В БЕРЛИН
На обратном пути из Ордурфа в Бремен я заехал в Хельмшероде, где вместе с 
детьми отдыхала моя супруга. Она посоветовала соглашаться и не предпринимать 
[81] опрометчивых шагов: «Берлин — не край света. Опять же, недалеко от 
Хельмшероде. Ты знаешь, берлинский климат наиболее благоприятен для меня с 
точки зрения здоровья...» Мне нечего было ей возразить, а потом во мне 
заговорило нечто вроде тщеславия: в конце концов, это признание моих прошлых 
заслуг, знак особого доверия. Я написал письмо фон Рейхенау и занялся поисками 
подходящей квартиры. 
На осенних маневрах в Мюнстерлагере, в присутствии фюрера, Бломберга и Фрича, 
мои полки в составе сводной дивизии военного округа под командованием фон Клюге 
показали отменную выучку в условиях, максимально приближенных к боевым. Я был 
окружен настолько плотным кольцом зрителей, что мог отдавать приказы моим 
командирам только через посредника — гауптмана Варлимонта, будущего 
генерал-майора и заместителя начальника оперативного управления ОКВ. Признаюсь, 
я испытал чувство законной гордости за моих солдат после разбора учений 
Бломбергом и Фричем. 
Верхом на гнедом жеребце я принимал заключительный парад под бравурные марши 
военного оркестра и представлял командиров подразделений, дефилирующих мимо