возрождении Германской империи. В 1914 году солдат вступил в войну, не имея
никакой другой цели, кроме защиты своего отечества.
То, что происходило тогда, вполне соответствовало законам и всему ходу развития
немецкой военной системы. Как защитник отечества, солдат патриотической армии
с подъемом встречал призыв к обороне. Благодаря этому он не замечал
неудовлетворительного состояния государства и общества, которые он защищал.
Для него остались в стороне и несостоятельность монарха и даже полная
непригодность военного командования в первом акте этой драмы, скрыть которую
в обстановке фронта было невозможно. Но чем дольше продолжалась война, тем
яснее и отчетливее проявлялся ее тотальный характер. Для посылки на фронт всех
людей, пусть даже не воспитанных в солдатском духе, но способных носить
оружие, и для мобилизации всех сил народа для нужд войны теперь была
необходима такая идея, которая, объединив под своим знаменем всю нацию,
вселила бы в нее уверенность в том, что высшие силы стоят на ее стороне и что 
она
выражает то дело, сила которого проявляется не столько в победе, сколько в
готовности людей пожертвовать для нее своей жизнью.
Мы стоим на пороге века идеологических войн. Этому соответствовало все
предвоенное поведение Запада, который придал своей борьбе характер крестового
похода с целью to make the world fit for democracy{15}. Ответить на это в
идеологическом отношении Германия не могла ничем. Литераторы и философы,
взявшие на себя задачу дать убедительную картину “немецкого миропонимания”,
не сумели этого сделать не только для всего мира, но даже для самого немецкого
народа. Таким образом, когда война затянулась на неопределенное время, а шансы
на окончательный успех в ней были потеряны и лишения народа усилились, в тылу
действующей армии началось разложение общественных и моральных устоев.
Удивительно то, что это произошло тогда, а не значительно раньше. [52]
Ноябрьская революция
Ноябрьская революция представляла собой солдатскую забастовку. Позднее стало
известно, что во французских и английских войсках, несмотря на несравненно
меньшую нагрузку и благоприятную для них обстановку, имело. место
аналогичное забастовочное настроение. Остается открытым вопрос, ограничивает
ли уровень цивилизации западного полушария при нормальных условиях участие
своих граждан в войне и, следовательно, боеспособность войск народной армии и в
какой мере продолжительная пассивность солдата в условиях позиционной войны
является для него переносимой? Оба эти момента, вероятно, и послужили
причиной того, что в конце первой мировой войны солдаты некоторых стран стали
отказываться от борьбы даже там, где им (в противоположность немцам) отнюдь не
“грозил конец”.
Когда в ноябре 1916 года соединения немецкой гвардии проходили через
Бранденбургские ворота, рейхсканцлер Эберт, которого никак нельзя заподозрить в
милитаризме или пустословии, приветствовал в их лице армию, возвратившуюся с
фронта непобежденной. Этим самым он укрепил в войсках, поскольку они
остались невредимыми, справедливое чувство несломленной гордости. Позднее
противники увидели, что ошиблись, предоставив немецкой армии возможность
свободного отхода и избавив ее таким образом от созерцания собственного
поражения. Эта ошибка была исправлена “нокаутом” во второй мировой войне.
Отвод армии означал, что основная моральная сила, предохранившая Германию, а
с ней вместе и всю Центральную Европу от хаоса разрушения, осталась
несломленной. Правда, полки старой армии быстро исчезли, но некоторые
решительные командиры сумели создать из остатков армии крепкие
добровольческие отряды. Из них-то и вырос новый рейхсвер, который до поры до
времени был чем-то вроде “прусской военизированной полиции” или
вооруженного исполнительного органа прусского правительства. При помощи этих
отрядов правительству удалось навести порядок и спасти единство Германии.
Пруссия в последний раз выполнила свою историческую миссию, [53] и своим
существованием Веймарская республика обязана ее армии.
Однако судьба готовила ей новые испытания.
Добровольческие корпуса
Среди общего смятения, в котором находилась тогда империя, остатки немецкого
боевого духа, которым некогда были проникнуты миллионы людей, скопились, по-
видимому, в тех оставленных на произвол судьбы войсках, которые после падения
фронта все еще продолжали отбивать натиск многократно превосходящих сил
противника и по собственной инициативе защищали на Балтике и в Силезии
восточные немецкие провинции. Кто из молодежи знает сейчас что-либо об
истории ожесточенных боев за Латвию и Литву, длившихся в течение всего 1919
года? Кто знает что-нибудь о битве у Аннаберга в мае 1921 года и о спасении
Верхней Силезии от поляков? Наш народ забыл о подвигах, совершенных немцами
уже после первой мировой войны, когда сами сражавшиеся были больше
ландскнехтами, нежели солдатами. Память о них объявлена преступлением.
Даже собственное правительство, по указке союзников, приказало своим войскам
атаковать сражавшихся с тыла и тем самым поставило их на край гибели. Оно
заклеймило их борьбу как действие, за которое наказывают тюремным
заключением или денежным штрафом. Оно не увидело того, что скрывалось в душе
у этих людей, которые, пребывая в состоянии крайнего отчаяния, решили
продолжать борьбу, невзирая на все политические и общественные силы, и стали
символом безвыходного положения нации.
Молодежь ощущала позор, которым покрыли Германию ее победители, как нож в
сердце, и, стремясь восстановить потерянную честь, хотела прыжком в
неизвестность избежать дальнейших пыток. Когда Веймарская республика