Великий король являет собой удивительный пример стройного сочетания
господина и слуги. Те, кому случалось войти в соприкосновение с ним,
становились благодаря послушанию частицей власти, как и сам король — “первый
служитель государства”, который с момента вступления на трон подчинил все свое
существование строгому закону миссии властителя. Он стал символом власти как
определенной исторической силы, которая узаконивается благодаря своей
способности к созданию устойчивого государственного строя. Эта творческая
формирующая сила действует изнутри. Она группирует элементы своего силового
поля вокруг центра. Она имеет иную сущность, нежели величественное, но
эгоистическое господство “короля солнца”, принцип которого “L'Etat c'est 
Moi”[8}
отрицает наличие каких бы то ни было обязательств, не имеющих прямого
отношения к собственной персоне короля. Сравнение “грабительских войн”
Людовика XIV с военными походами Фридриха Великого резко подчеркивает
противоположность между законом и произволом.
Анализ принципов правления Фридриха делает очевидным то, что приказание и
повиновение здесь представляют собой две стороны одного итого же дела, причем
стремление повиноваться может иметь большую силу. чем сам приказ. Но именно
это и является внутренним законом иерархической структуры военного сословия.
Поскольку на данном [46] этапе истории этот закон укоренился в прусско-немецкой
военной организации в своей самой действительной форме в качестве
стимулирующего принципа, то и немецкая военная организация в свете основного
закона истории о силах порядка стала военщиной “kat exochen”[9}.
Такое “крещение солдата” в духе Фридриха продолжается и теперь, подобно тому
как Пруссия на протяжении всей своей истории оставалась верной принципам
своего короля и не могла потерять их из поля зрения, не изменив при этом себе
самой. Если человек, одаренный сверхъестественной силой гения, накладывает
свою печать на какое-либо историческое явление, как, например, император Август
на Римскую империю, то оно — на радость или горе — остается верным ему и его
закону. Таким образом, понятие “дисциплина” превратилось в лозунг немецкой
военной системы и продолжало быть им вплоть до явления рабского повиновения,
когда сила законного авторитета вытеснила систему приказов и распоряжений, а
повиновение было низведено до механической реакции. Таким образом,
офицерский корпус никогда не терял полностью ни характера ордена, который
придал ему Фридрих, ни своего аскетического, а во времена Фридриха даже
монашеского образа жизни, оставшегося в силе как идеальное требование и как
основной принцип воспитания молодежи (кадетские учебные заведения) и
нашедшего через сто лет в лице Мольтке воплощение всех индивидуальных
особенностей такого типа солдата.
Каста командиров получила свою образцовую форму: “Люди, которые умеют быть
молчаливыми и решительными и умеют в одиночестве довольствоваться
незаметной деятельностью и быть постоянными” (Ницше). Эти качества достигают
своего трагического предела у генерал-полковника барона фон Фрича. последнего
главнокомандующего сухопутной армией перед войной, смещенного по воле
Гитлера. Обусловленная временем слабость фридриховской военной организации
заключалась в том, что в непосредственных отношениях с королем мог быть
только офицер, а остальные были отданы муштре, другими словами, она
заключалась, во-первых, в пренебрежении к личности [47] рядового солдата, что
вполне соответствовало как общему понятию miles perpetuus, так и скептицизму
“философа Сансуси”{10}, и, во-вторых, в принципиальном разделении армии и
народа.
Таким образом, армия, стоявшая на глиняных ногах, должна была разрушиться,
когда в период правления слабого монарха она подверглась испытанию на
прочность со стороны более сильного противника. Но именно эта катастрофа
открыла людям глаза на то, что фридриховская система военной организации
способствует объединению всех духовных сил, которые не допускают ломки
старых внешних форм, а создают возможность для их внутреннего обновления.
Такое возрождение — поистине чудо феникса — является тем более
замечательным, что Германии пришлось пережить не только военное поражение,
но одновременно политический и моральный крах.
Военная реформа Шарнгорста
В результате акта, имевшего революционизирующий характер, армии
освободилась как от профессиональных, так и от сословных уз. Государственная
армия, абсолютной монархии превратилась в патриотическую армию
национального государства. Этим начинается вторая фаза истории немецкого
солдата. Постепенно человеческое и солдатское начинают взаимно проникать друг
в друга. Немец открывает в себе некие солдатские, по общему признанию,
врожденные черты. В одном общем хоре сливаются звуки военных оркестров и
пение борцов за свободу. Если раньше человеческий материал поставлялся армии
из низших слоев народа, то новый солдат является уже представителем
образованных кругов общества. Военная служба становится частью духовной
жизни нации.
Свою задачу Шарнгорст и его сторонники видели в том, чтобы “сделать солдатами
весь народ” и таким образом вернуть ему свободу{11}. Так родилась мысль о
создании [48] народной армии, основной принцип которой — всеобщая воинская
повинность — одновременно является правом свободного человека, находящегося
на службе отечеству, носить оружие. Долг и право, по словам Гегеля, являются
идентичными всеобщей и частной воле.
В фридриховской эпохе были заложены и элементы будущего. В самом конце ее
возникла идея всеобщей, воинской повинности, и оказалось, что она только и