жилища, свобода совести, убеждений, религии, собраний и печати, свободная 
экономика и социальная справедливость, национальная свобода народов России. В 
свете обвинения Власова в прислужничестве немецким захватчикам странно звучит 
прямо противоречащее германской политике требование почетного мира с Германией 
и признания русского народа равноправным членом в семье новой Европы. И хотя 
автор статьи "Торговцы Родиной" Александров не слишком ошибался, назвав Русский 
комитет "лавочкой" (полковник Боярский в одном из писем к Власову выразился 
аналогичным образом{718}), но в 13 пунктах Смоленского обращения впервые 
сформулированы те требования, которые в развернутой форме в конце концов нашли 
свое выражение в Пражском манифесте 14 ноября 1944 года. 
Провозглашенные в Смоленском обращении политические тезисы обладали такой 
взрывной силой, что советское руководство даже не осмелилось вступать с ними в 
пропагандистскую полемику. Впрочем, не один только сталинский режим был 
заинтересован в сокрытии обращения — немецкое руководство, исходя из 
аналогичных причин, категорически запретило его распространение по эту сторону 
фронта. Чтобы ознакомить с текстом обращения жителей оккупированных районов, 
пришлось прибегнуть к хитрости — самолеты, разбрасывавшие листовки, "по ошибке" 
сбились с курса. 
Гитлер 8 июня 1943 года выразил свое недовольство политической деятельностью 
Власова и категорически отказался менять Свою политику в свете тезисов Русского 
комитета, а также высказался против создания русской армии, потому что, по его 
словам, это означало бы отказ от первоначальных целей войны{719}. Решительность,
 с которой Гитлер парализовывал деятельность русского генерала, убедительно 
опровергает версию советской пропаганды о Власове как "фашистском наемнике и 
презренном лизоблюде". Вообще само отношение Гитлера к Власову свидетельствует 
о том, что русский генерал никак не мог служить интересам фюрера — его усилия 
были направлены на создание самостоятельной национальной русской "третьей силы" 
— между Гитлером и Сталиным. 
Из статьи в центральном органе Главного политуправления армии красноармейцы не 
могли вынести ни малейшего представления об истинных намерениях Власова. 
Неудивительно, что в этой [271] публикации искажен также и облик солдат РОА. 
Власов, говорится в статье, с помощью немцев старается "сколотить несколько 
частей из таких же подонков, как он сам... и силой и обманом-заманить туда 
немногочисленных пленных"*. Это сомнительное утверждение было тут же 
опровергнуто в " Открытом письме добровольцев Русской освободительной армии", 
распространявшемся в виде листовки, где подчеркивалось, что невозможно силой 
всучить мощное оружие многотысячной армии. К тому времени речь шла уже не о 
тысячах, а о сотнях тысяч вооруженных борцов против сталинского режима. На 5 
мая 1943 года кроме "экспериментальных армий" и нескольких крупных полностью 
русских формирований под немецким командованием (таких, как 1-я казачья дивизия,
 три отдельных казачьих полка — "Платов", "Юнгшульц" и "5-й Кубанский") имелось 
90 русских "восточных батальонов", а также 140 более мелких русских 
формирований, 90 полевых батальонов и многочисленные отдельные части Восточных 
легионов и Калмыкский кавалерийский корпус. К тому же по меньшей мере 400 тысяч 
добровольцев служили на штатных должностях в немецких частях, а 60-70 тысяч 
работали в службе обеспечения общественного порядка местной вспомогательной 
полиции военного управления{720}. Все эти русские солдаты стремились к 
изменению политической ситуации у себя на родине, а это в существовавших 
условиях было возможно лишь насильственным путем — путем гражданской войны. И 
не странно ли, что именно большевики, объявившие гражданскую войну единственно 
справедливой (пока дело шло об установлении их власти), сейчас особенно 
возмущались тем, что Власов хочет, по их словам, натравить одну часть русского 
народа на другую и развязать братоубийство? Тут следует вспомнить, что Русский 
комитет призывал к борьбе "против ненавистного большевизма" всех русских, 
приглашал записываться в ряды Освободительного движения всех соотечественников, 
независимо от их политической позиции в советском государстве. Исключение 
делалось лишь для тех, кто добровольно пошел на службу в карательные органы 
НКВД. 
В советской антивласовской пропаганде бросается в глаза один примечательный 
момент: она ограничивалась призывами к защите родины, России, "святого правого 
русского дела", не решаясь пускать в ход аргументы о защите дела большевиков, 
"завоеваний Октября" и пр. Новой была и трактовка образа большевиков, которые 
представлялись, в первую очередь, вернейшими и преданными друзьями и самой 
России, и русского народа. В этом тоже можно [272] усмотреть симптомы 
растерянности, в которую повергло советских руководителей появление Власова. В 
ход были пущены традиционные ценности русского прошлого, получила слово и 
православная церковь: в годы войны многолетнее наступление против нее было по 
тактическим причинам приостановлено. 12 (25) апреля 1943 года митрополит 
Ленинградский Алексей направил пасхальное послание священнослужителям и 
верующим городов и деревень, еще занятых вражеской армией, где сравнивал войну 
с извечной борьбой добра и зла, в которой, как во времена святого князя 
Александра Невского, на одной стороне стояли в образе немцев темные дьявольские 
силы, вознамерившиеся поработить русский народ и его духовную жизнь, а на 
другой — силы родины и ее геройские защитники — воины Красной армии{721}. 
Митрополит Алексей звал всех на "священную войну", призывал мужчин и женщин 
вступать в ряды партизан, воевать "за веру, за свободу, за честь родины". Эта 
попытка представить картину "мирной и радостной жизни в свете истинной святой 
веры" — в Советском Союзе, где христианство подвергалось жестоким гонениям! — 
не могло не вызвать возражений в православных кругах. 
За пределами советского господства духовенство — именно вследствие своей