5 мая 1943 года о том, что Германия не может выиграть войну без России и что 
русских нельзя купить{701}: "Мы не хотим коммунизма, — сказал он, — но мы также 
не хотим быть немецкой колонией", России уготовано "почетное место... в новой 
Европе"*. 
В это же время была проведена операция, которая получила название "серебряная 
полоса" и была оплачена немцами. Над фронтом в больших количествах сбрасывался 
"Общий приказ № 13 Верховного главнокомандования германской армии", призывавший 
военнослужащих Красной армии переходить на немецкую сторону. Перебежчикам 
предоставлялся срок, в течение которого они могли решить, будут ли они 
заниматься каким-нибудь мирным делом в "освобожденных районах" или вступят в 
"Русскую освободительную армию". Этот приказ в сочетании с появившимися затем 
листовками " Командования Русской освободительной армии"{702}, а также введение 
во всех немецких дивизиях восточного фронта "русских организационных рот" РОА 
как будто свидетельствовали о существовании национальной армии. 
В действительности дело обстояло несколько иначе. " Русский комитет" был 
чистейшей пропагандистской фикцией, а Русская освободительная армия в 1943 году 
представляла собой не что иное, как сборное обозначение всех в какой-либо форме 
организованных на немецкой стороне солдат русской национальности, куда входили 
и члены боевых и охранных формирований, и хиви, теперь называемые добровольцами,
 находившиеся в немецких формированиях{703}. Положение дел в то время довольно 
точно определил генерал-майор Малышкин. В своей речи в Париже 24 июля 1943 года 
во время "Русских дней" он выразил сожаление по поводу того, что РОА пока не 
существует, добавив, однако, что ускоренная организация настоящей русской 
освободительной армии — дело безотлагательное{704}. 
С этими словами перекликается выступление полковника Боярского перед 
добровольцами 16 июня 1943 г. Он сказал, что в [266] настоящий момент у русских 
нет освободительной армии, потому что нет правительства, которому они могли бы 
подчиниться. Такое Правительство, по его мнению, могло бы быть создано уже 
через два-три месяца{705}. 
Итак, самой РОА еще не существовало, но связанная с именем Власова пропаганда 
имела, как утверждает фельдмаршал Г. фон Клюге в письме начальнику генштаба ОКХ,
 "сильнейшее влияние по обе стороны фронта", хотя поток перебежчиков возрос не 
так сильно, как ожидалось — вероятно, из-за принятых советским руководством 
контрмер. Тот же эффект отмечался в донесениях из других групп армий: например, 
командующий 18-й армией генерал-полковник Г. Линдеман писал, что только 
благодаря выступлениям генерала Власова в занятом им районе больше нет партизан 
и прекратились случаи саботажа{706}. На советской стороне, естественно, 
возникло опасение, что немцы взяли новый курс и перешли, наконец, к ведению 
политической войны. После того, как в восточный район действий немецких войск 
проникли сообщения о Власове, Стали сбрасываться его листовки и воззвания, 
советской стороне Пришлось отказаться от своего первоначального метода — 
замалчивания этого неприятного явления. 
В советской мемуарной литературе послевоенных лет можно легко обнаружить 
Отголоски тогдашнего восприятия феномена Власова. Генерал-лейтенант Н. К. 
Попель, бывший член военного совета 1-й гвардейской танковой армии, пишет о том,
 что листовки Власова были опаснее немецких{707}. Ему вторит маршал Советского 
Союза С. А. Чуйков, говоря, что один власовский агент был опаснее целой 
танковой роты противника{708}. Вообще, судя по испуганно-суровому тону всех 
сообщений о власовцах, моральное состояние советских солдат даже после победы 
под Сталинградом оставалась крайне неустойчивым. Так, даже тот, кто просто 
подбирал или хранил листовки Власова, подлежал суровому наказанию{709}. В 
январе 1943 года военный трибунал приговорил к расстрелу нескольких 
красноармейцев 48-й гвардейской стрелковой дивизии за распространение таких 
листовок. Но, несмотря на запрещение всякого упоминания РОА, сведения о ее 
существовании распространялись в частях Красной армии и производили сильное 
впечатление. Как рассказал 22 июля 1943 года взятый в плен генерал-лейтенант Л. 
А. Масанов, командный состав Красной армии располагал точной информацией о 
содержании листовок, подписанных Власовым, и о существовании РОА, хотя 
командиры и не обсуждали эту тему, [267] "опасаясь доносов и последующих 
репрессий"*. По словам генерала Масанова, власовская программа обладала чертами,
 крайне притягательными для каждого русского, и отвечала пожеланиям русского 
народа, так что при дальнейшем распространении она неизбежно имела бы самый 
широкий отклик{710}. В феврале-марте 1943 года воззвания Власова, несомненно, 
содействовали падению боевого духа среди войск Воронежского и Юго-Восточного 
фронтов, окруженных у Харькова и Лозовой. По сообщению одного офицера, многие 
его товарищи тайком носили с собой власовские листовки{711}. Весной 1943 г. 
главной темой разговоров среди взятых в плен советских офицеров были генерал 
Власов, Русский комитет и РОА. В лагере военнопленных под Владимиром-Волынским 
570 офицеров всех званий по собственному почину подписали просьбу о приеме во 
власовскую армию и обратились к генералу с открытым письмом. 
В это же время советское руководство, строжайшим образом пресекавшее всякое 
проявление интереса к власовскому вопросу, поняло, что необходимо предоставить 
частям Красной армии, подверженным массированному воздействию этой пропаганды, 
какое-то объяснение, официальную версию событий. Это была трудная задача, так 
как следовало тщательно избегать всего, что могло бы невольно способствовать 
популяризации Власова и его дела. Поначалу эту тему осмеливались затрагивать 
лишь фронтовые и партизанские газеты, предназначенные для узкого круга, а 
центральные советские печатные органы хранили мертвое молчание. Одновременно 
были усилены меры по слежке и контролю, и на фронте с весны 1943 года 
развернулась мощная пропагандистская кампания. Даже на Свирском фронте