Мак-Парни, существенно превысил свои полномочия. 
Перед депортацией остатков армейского штаба, 2-й дивизии РОА и других частей из 
Платтлинга американцы передали советским властям генералов Меандрова, Ассберга 
и Севастьянова, находившихся в Ландсхуте. 5 февраля 1946 года при встрече с 
советской комиссией под руководством полковника Фроменкова в присутствии 
американских офицеров все трое еще раз категорически отказались добровольно 
вернуться в СССР. После этого они содержались в одиночном заключении, но, 
несмотря на строгий надзор, б февраля Меандров попытался покончить с собой, 
перерезав горло осколком стекла{679}. Американские часовые помешали ему довести 
дело до конца. Не удалась Меандрову и следующая попытка самоубийства, 
предпринятая в лазарете. 14 февраля в Ландсхут явились советские офицеры и 
увезли генералов. Старые эмигранты — Бородин, Ангелеев и Белогорцев — избежали 
выдачи. Другие старшие офицеры — начальник главного организационного управления 
КОНР генерал-майор Малышкин, начальник главного управления пропаганды 
генерал-лейтенант Жиленков, полковники Кабанов-Риль и Кардаков из армейского 
штаба — в это время находились в лагере Мангейм-Секкенгейм вместе с видными 
немецкими военнопленными и интернированными гражданскими лицами{680}. 
Относительно Жиленкова, который в Тироле был взят под домашний арест вместе с 
другими членами КОНР и РОА, штаб верховного командующего наводил справки в 
Вашингтоне. 11 июля пришел ответ от исполняющего обязанности государственного 
секретаря Грю. Там говорилось: 
"Генерала Жиленкова и генерала Власова и всех их офицеров... следует считать 
предателями союзной державы и военными преступниками и выдать советским 
властям"{681}. 
Малышкин и Жиленков, так же как Меандров, использовали свое пребывание в 
Мангейме для того, чтобы рассказать американцам историю Русского 
освободительного движения и разъяснить его политические цели. Подготовленные 
ими меморандумы, по заверению коменданта лагеря, через штаб переслали в 
Вашингтон. То ли вследствие этих писем, то ли благодаря высоким должностям их 
авторов, в октябре 1945 года офицеры были переведены в следственный лагерь 
Оберурзель, и представитель госдепартамента Сандерс дал им возможность 
письменно изложить то, что они знают о СССР. Жиленков написал все, что ему было 
известно о структуре партии и работе правительства, Малышкин и полковники 
написали о [255] сухопутных войсках, капитан Лапин — о внутренних войсках, 
капитан Денисов — о военно-морском флоте. Одновременно они дали обширную и 
подробную информацию об Освободительном движении. Однако их судьба была уже 
решена: по настоятельным требованиям советского правительства 1 мая 1946 года 
был выдан Жиленков, а затем — Малышкин{682}. Через некоторое время за ними 
последовали полковник Риль и другие. 
Следует упомянуть, что в этот критический период немцы в рамках своих 
ограниченных возможностей старались помочь бывшим союзникам, попавшим в беду. 
Так, например, в Латвии, где почти все немецкие солдаты вынуждены были сдаться 
советским частям, русскому майору Васильеву и другим членам добровольческих 
формирований предоставили место на борту последнего танкера, покинувшего порт 
Виндава 8 мая 1945 года. " Немцы, — пишет один из спасенных, — вывезли нас, они 
не бросили нас на произвол судьбы"{683}. В Итцехо (Германия), где находился 
большой инвалидный лагерь добровольцев (одних только калек с ампутированными 
конечностями было там 400 человек), начальник инспекции по национальным частям 
и добровольческим соединениям в ОКХ подполковник Ханзен распорядился накануне 
вступления английских частей выдать обитателям лагеря удостоверения восточных 
рабочих, чтобы " спасти от смерти и преследований этих людей, проливших за нас 
кровь"{684}. Мы уже писали о генерале фон Паннвице, который отказался от 
предоставленной ему возможности побега, не желая бросать в беде вверившихся ему 
казаков. В австрийском городке Лиенц в знак протеста против выдач звонили 
церковные колокола, в Платтлинге в Баварии на вокзал явились жители, по большей 
части женщины, чтобы оказать первую помощь раненным при выдачах. В Ландсхуте 
полковник Хеккель, майоры Швеннингер и Крюгер обратились к американскому 
коменданту с ходатайством за генералов РОА{685}. В Мангейме пленные немецкие 
фельдмаршалы и генерал-полковник Гудериан заявили протест против выдачи группы 
русских офицеров, "наших русских друзей"{686}. К числу "русских друзей", между 
прочим, принадлежал и Жиленков, бывший беспризорный, бывший функционер 
коммунистической партии, комиссар Красной армии, то есть человек, которого, по 
всем правилам, немцам следовало бы расстрелять еще в 1941, сразу же после того, 
как они взяли его в плен. [256] 
Глава 13. Советская реакция на Власова.
После войны советское правительство приложило поистине гагантские усилия, чтобы 
заполучить последние разрозненные остатки РОА. По настойчивости и 
последовательности этих усилий можно судить, что означал для СССР сам факт 
существования этой армии. Здесь необходимо вновь обратиться ко времени 
зарождения Освободительной армии, поскольку в поисках объяснения непреклонной 
позиции СССР в этом вопросе следует понять, что высокое самосознание Советской 
армии в начале германо-советской войны было поколеблено самим фактом 
существования РОА. В юбилейной работе по поводу пятидесятилетия советских 
вооруженных сил говорится: "Личный состав Красной армии и военно-морского флота 
закален в морально-политическом отношении и безгранично предан своей 
социалистической родине"{687}. В Советском Союзе всегда бытовала-и бытует до 
сих пор — догма о морально-политическом единстве советского общества, о 
неразрывной дружбе народов СССР и о самоотверженном патриотизме "советского 
народа", сплоченного вокруг коммунистической партии, которой он безгранично 
предан. Этот миф был подорван в самом начале германо-советской войны, когда,