готов вести переговоры. Чтобы выиграть время до следующего дня, до срока, 
назначенного американцами, он послал Артемьева назад в Гвождани якобы за 
получением письменных гарантий и для обсуждения деталей перехода дивизии на 
советскую сторону. Мищенко, ничуть не колеблясь, собственноручно составил 
заявление, где власовцам гарантировалась амнистия, и пообещал ничего не 
предпринимать против дивизии, если она в 11 часов утра 12 мая перейдет на его 
сторону со всем оружием. Правда, поздним вечером после ужина с водкой он стал 
требовать, чтобы Артемьев привел свой полк прямо сейчас, не дожидаясь решения 
командира дивизии. 
Через много лет этот эпизод стал предметом ожесточенных споров. Полковник 
Поздняков сомневается в версии Артемьева и называет этот маневр "грязным 
пятном" на памяти 1-й дивизии РОА13, приводя, впрочем, также мнения полковника 
Кромиади, подполковника Архипова-Гордеева и капитана М. В. Шатова, начальника 
архива РОА1{593}, которые считают, что в любом случае, независимо от того, имел 
Артемьев полномочия или нет, начатые им переговоры обеспечили дивизии 
необходимую передышку. Договоренность [222] с Мищенко давала власовцам хоть 
какую-то гарантию, что советские танки не захватят их врасплох до утра 12 мая, 
до того момента, когда, как они надеялись, американцы разрешат им продолжать 
поход на запад. Ретроспективно можно также констатировать, что именно Буняченко 
в конце концов перехитрил советского командира. Но все же утром 12 мая события 
неожиданно приняли дурной оборот. 
Ночью американскому коменданту Шлюссельбурга был доставлен меморандум, 
составленный лично Власовым — или, что вероятнее, начальником отдела пропаганды 
1-й дивизии майором Боженко. В меморандуме еще раз подчеркивался особый 
характер РОА как самостоятельной Русской освободительной армии, ни в коей мере 
не состоявшей на службе у немцев, и выражалась просьба об интернировании и 
предоставлении власовцам политического убежища{594}. Руководители 
Освободительного движения заявляли также о готовности предстать перед 
международным судом в любом составе и нести ответственность за свои действия. 
Но американцы уже приняли решение. 
Еще б мая, когда южная группа РОА обратилась к американцам с предложением о 
капитуляции, командующий 3-й армией генерал Паттон заметил, что положение этих 
"белых русских-достойно жалости"{595}. Он записал в своем дневнике, что для 
спасения власовцев их следовало бы как можно скорее вывести из Чехии и 
зачислить в категорию перемещенных лиц. Однако в это время в 12-ю группу армий 
под командованием генерала Бредли поступило распоряжение из штаб-квартиры 
генерала Эйзенхауэра: с 00 часов 9 мая запретить немецким силам в Чехии — в том 
числе и армии Власова — переход границы зоны американской оккупации, а 
нарушителей передавать Красной армии. 11-13 мая дивизии 3-й армии разработали и 
передали 12-му корпусу указания об условиях передачи{596}. 12 мая офицер связи 
26-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора Пола передал 12-му 
корпусу следующее предписание: "Относительно власовцев дивизия полагает, что 
самый лучший способ выдачи их (Красной армии) — впустить их в зону, окружить 
район с власовски-ми силами, а затем отвести американские части назад". При 
этом американские высшие офицеры прекрасно понимали, какой судьбе обрекают они 
этих людей. Командующий 12-м корпусом генерал-майор Ле Рой Ирвин в телефонном 
разговоре с начальником штаба 3-й армии генерал-майором Геем отметил, что 
"советские расстреливают всех белых русских (то есть членов РОА) и эсэсовцев". 
[223] 
Так обстояло дело, когда 12 мая в 10.00 Буняченко и начальник штаба 1-й дивизии 
подполковник Николаев решили отправиться в американский штаб. Какой-то капитан 
— вероятно, Донахью — уже сообщил им по поручению вышестоящего начальства, что, 
к сожалению, не может дать русской дивизии разрешение пройти в американскую 
зону. Но от себя американский офицер добавил, что в 14.00 его часть оставит 
Шлиссельбург и поэтому он советовал бы власовской дивизии попытаться, 
разбившись на маленькие группки, добраться до американской зоны. Капитан также 
дал Буняченко возможность встретиться в замке Шлюссельбург с Власовым. 
Командующий лишь подтвердил полную безнадежность положения и отдал приказ о 
немедленном роспуске дивизии, чтобы предоставить солдатам возможность спасаться 
по одиночке. 
В полдень 12 мая приказ главнокомандующего был выполнен. Буняченко в последний 
раз вызвал по радио командиров полков и прочих офицеров в штаб дивизии, на 
северо-западной окраине Шлюссельбурга. В эти последние трудные месяцы Буняченко 
не раз становился единственной надеждой своих солдат, и он всегда умел найти 
выход из самых безнадежных положений. Но теперь даже он ничего не мог 
сделать!{597}. От имени Власова он освободил командиров от присяги и попросил 
их как можно скорей отправить солдат маленькими группками, минуя шоссе и 
населенные пункты, по направлению к немецкой границе. "Там мы снова 
встретимся!"* — сказал он. После короткого прощанья он и несколько штабных 
офицеров, в том числе Николаев, сняв знаки различия, сели в машины и поехали в 
Шлюссельбург к Власову. 
В долине западнее города полки РОА получили последний приказ: "Разойдись!" До 
этого момента в частях сохранялся относительный порядок, но теперь все разом 
развалилось, начался хаос. Нет, солдаты не проклинали то дело, за которое 
теперь им предстояло погибнуть, но среди них царило отчаяние. Одни подходили к 
командирам, прощались, просили последнего совета; другие, не в силах снести 
надвигающийся ужас, покончили с собой, в лесу то и дело гремели выстрелы. 
Третьи, охваченные апатией, лежали на земле, там, где застиг их последний 
приказ, и покорно ждали своей участи. Но большинство все же устремилось на юг и 
юго-запад, к американской зоне. Теперь все зависело от того, как отнесутся к