поставлена задача ознакомить союзные армии с целями Русского освободительного 
движения, олицетворением которых являлся КОНР под председательством 
командующего Вооруженными силами генерал-лейтенанта Андрея Власова, и заверить 
их, что РОА ни при каких обстоятельствах не вступит в вооруженный конфликт с 
англоамериканскими войсками. 
Вечером 4 мая парламентеры вышли из Райнбаха и не без труда пересекли линию 
фронта{566}. Их провели к командиру 11-й танковой дивизии бригадному генералу 
Дейгеру, и тот беседовал с ними в присутствии начальника отдела разведки 
подполковника Слейдена. Дейгер принял предложение о капитуляции и внимательно 
выслушал разъяснения генерала Ассберга, но, переговорив с вышестоящими 
инстанциями (командованием 3-й армии), выдвинул требование безоговорочной 
капитуляции, то есть такой, которая была бы сугубо военным актом, без 
политических нюансов. Он заявил, что не в состоянии гарантировать невыдачу 
власовцев советским властям или хотя бы даже скорое их перемещение в тыл 
американской армии. Позднякову ничего не оставалось, как прибегнуть к 
последнему аргументу: он показал генералу Дейгеру подготовленную полковником 
Неряниным сводку о боевом составе РОА и разъяснил ему, что самое страшное для 
РОА — это попасть в руки Советов; чтобы избежать этого, армия будет вынуждена 
сражаться до конца и погибнуть в бою. Американскому генералу явно не улыбалась 
перспектива военных действий РОА на участке фронта 11-й танковой дивизии, и он 
снова связался со штаб-квартирой 3-й армии и разъяснил положение, говоря о РОА 
как о "власовском белогвардейском корпусе, [210] белогвардейских силах 
освобождения, численностью около 100 тысяч человек". И хотя по сути изменить 
ничего не удалось, он все же добился согласия на некоторые послабления{567}. 
Вооруженные силы КОНР получили разрешение пересечь линию фронта к югу от 
Будвайса и двигаться в район севернее Линца, то есть в глубокий тыл 
американской армии. Войскам разрешалось оставить при себе все оружие и амуницию.
 Даже в районе интернирования офицерам и 10 представителям от каждой роты 
разрешалось иметь оружие. Американцы поставили условие, чтобы никакое 
вооружение не досталось немцам, и потребовали освобождения союзных 
военнопленных — последнее требование носило чисто теоретический характер. 3-я 
армия, со своей стороны, гарантировала всем русским солдатам, что до конца 
войны они не будут выданы СССР; дальнейшая же их судьба зависит от решений, 
принятых на более высоком уровне. Передав парламентерам два экземпляра этих 
условий капитуляции и карту, Дейгер заявил, что в случае согласия Власов или 
Трухин должны вернуть ему подписанный экземпляр в течение 36 часов, приняв за 
точку отсчета 18.00 6 мая{568}. Они также договорились заранее выслать в район 
интернирования группу русских офицеров, человек семь-восемь, которые возьмут на 
себя функции квартирмейстеров. Затем парламентеры получили свое оружие и их 
проводили к линии фронта. 
Как можно оценить результат этих переговоров? С одной стороны, это было 
признание Вооруженных сил КОНР в качестве партнера по переговорам и капитуляция 
на внешне вполне сносных условиях. С другой стороны, американцы отказались 
выполнить главное условие — признать РОА политически самостоятельной 
организацией, и это должно было навести парламентеров на размышления. Так, 
адъютант генерал-майора Ассберга лейтенант П. Будков из разговора с 
американским переводчиком, офицером русского происхождения, вынес впечатление, 
что американцам важно лишь скорейшее прекращение боевых действий со стороны РОА,
 все остальное их не интересует{569}. Вернувшись с переговоров, он посоветовал 
своим друзьям немедленно переодеться в штатское и по одному пробираться на юг. 
Интересно и то, что при американской дивизии находился советский офицер связи, 
который попытался завязать знакомство с переводчицей Н. С. Смирновой и шофером 
С. Трутневым. Трухин счел неразумным проводить капитуляцию при таких 
обстоятельствах. К тому же 5 мая из района 1-й дивизии, где находился Власов, 
прибыл генерал-майор Шаповалов с неожиданным [211] известием: Буняченко 
собирается принять участие в Пражском восстании, и южная группа РОА должна 
присоединиться к нему в Праге{570}. Трухин, рассчитывавший, что северная группа 
(1-я дивизия) соединится с южной в районе Будвайса, послал к Власову своего 
заместителя Боярского выяснить недоразумение и получить более подробные 
инструкции относительно капитуляции. 
Настало 7 мая, от Боярского все еще не было никаких вестей, и Трухин, вопреки 
всеобщим возражениям, решил лично поехать в Прагу и обсудить положение с 
Власовым. Но сначала он по настоянию Нерянина подписал экземпляр договора о 
капитуляции и приказал Позднякову вручить его американцам, если он, Трухин, не 
вернется до вечера. Потекли часы ожидания. Напряжение росло: срок ультиматума 
истекал, а Трухин как в воду канул. Вечером 7 мая, узнав о капитуляции вермахта,
 генерал-майор Меандров решил немедленно послать к американцам 
парламентеров{571}. Делегацию, во главе с Поздняковым, составили майоры 
Музыченко, Тархов и Чикалов, капитаны Агафонов, Иванов и Зинченко, переводчица 
Смирнова. В 18.00 7 мая они выехали на двух грузовиках и добрались до штаба 
11-й танковой дивизии только 8 мая, в 5.30, когда капитуляция Германии уже 
стала фактом и всякая частная капитуляция потеряла смысл{572}. Однако по 
настоятельной просьбе Позднякова подполковник Слейден, переговорив с Дейгером, 
согласился еще раз подтвердить оговоренные ранее условия капитуляции, так что 
считалось, что она совершилась еще до конца войны{573}. Это было важно потому, 
что в этом случае русские солдаты, с американской точки зрения, подпадали под 
статус военнопленных, а не под расплывчатое определение "кадров сдавшейся 
армии". Слейден сначала хотел послать в русские части американских офицеров, но 
потом, дав делегации надежный эскорт, отправил их одних. 8 мая в 14.00 
Поздняков вернулся в штаб.