надежды такого рода. Так, Власов, вероятно, связывал определенные расчеты с 
командующим 2-м Белорусским фронтом маршалом Советского Союза К. К. 
Рокоссовским, с которым был хорошо знаком по прежней службе. Один авторитетный 
сотрудник Главного управления пропаганды КОНР объяснял: " Когда я сидел в 
Московской центральной тюрьме, Рокоссовскому выбили зубы. Неужели вы думаете, 
что он простил это Сталину?"{29}* (В этой связи интересно отметить, что в своих 
воспоминаниях "Солдатский долг" (Москва, 1980) Рокоссовский, в отличие от 
других советских военачальников, полностью воздерживается от каких бы то ни 
было высказываний о Власове.) И не случайно адъютантом командующего 1-й дивизии,
 генерал-майора С.К. Буняченко был лейтенант Семенов, сын генерала, как будто 
служившего в штабе 2-го Белорусского фронта{30}. Кстати, загадочная история о 
том, как генерал советской военной администрации в Германии организовал после 
войны расследование относительно лейтенанта Семенова, погибшего в мае 1945 года 
в стычке с СС и похороненного в деревне Козоеды, представляется весьма 
достоверной{31}. 
Оптимизм руководителей Освободительного движения мог бы показаться 
неоправданным, если бы он не подкреплялся постоянно [15] практическими 
доказательствами. Так, уже в 1943 году оказалось, что всякий раз, когда русские 
формирования вступают в бой с частями Красной армии, противная сторона 
проявляет явную нервозность. В качестве примера приводилось наступление бригады 
"Дружина" на центральном участке Восточного фронта в 1943 году: "Они бросились 
вперед с криками "ура", — говорится в донесении, — и как только красноармейцы 
поняли, что это наступают русские, власовцы, они тут же сдались"{32}. 
Примечательные события происходили в районе 1-й казачьей дивизии (15-й Казачий 
кавалерийский корпус), которая с 1944 года не раз вступала в Югославии в бой с 
советскими силами. В рассказах казаков неизменно фигурирует упоминание о 
перелете на их сторону шести советских самолетов под командованием майора. 
Советские летчики, сообразив, что имеют дело с казаками, осуществили налет на 
одно из формирований Тито и после этого приземлились в районе казачьей дивизии 
у Беловар в Хорватии. До октября 1944 года на сторону казаков перешло не меньше 
803 красноармейцев. В числе своих достижений казаки называют также полный 
разгром в районе Питомаки 25 декабря 1944 года советской 133-й гвардейской 
дивизии, откуда тоже было немало перебежчиков{33}. Эту историю подтверждают и 
другие источники, указывающие, что в тот день 5-й Донской кавалерийский полк 
(бригада пластунов) под командованием полковника И. Н. Кононова и 6-й Терский 
под командованием подполковника князя Карла Салмского вызвали в битве на 
Питомаке "значительное замешательство" в советских частях, продвигавшихся через 
Драву, обратив их в "безудержное" бегство, и захватили большие количества 
вооружения, в том числе пять орудий{34}. Многообещающе прошла и атака ударной 
группы РОА под командованием полковника Сахарова 9 февраля 1945 года в районе 
Одера. По сообщению немецкого документа, это первое неожиданное выступление 
части власовской армии вызвало у красноармейцев "колоссальное замешательство и 
удивление". Советские солдаты из трех разных полков были взяты в плен или 
перебежали к власовцам. Как выяснилось на допросах, пленных было бы значительно 
больше, если бы красноармейцы не сочли использование их соотечественников на 
стороне противника всего лишь военной хитростью немцев. 
Конечно, речь шла только об отдельной конкретной акции, о "пробном камне", как 
выразился Власов, но тем не менее эта реакция противника могла 
свидетельствовать о том, что не все еще потеряно. Такие случаи оказывали 
сильное впечатление на Власова [16] и других руководителей Освободительного 
движения. Выступая в Карлсбаде 27 февраля 1945 года, Власов дерзко заявил: 
Наши идеи бессмертны, офицеры и солдаты Красной армии на тех участках фронта, 
где им противостоят наши части, встречают офицеров и солдат РОА как кровных 
братьев и присоединяются к ним для борьбы против большевизма{35}*. 
В самом ли деле так оно было или же Власов выдавал желаемое за действительное — 
судить трудно. Но во всяком случае имелись признаки того, что со временем 
руководителям РОА удалось бы перетянуть на сторону Освободительного движения 
хотя бы часть советских солдат, своих братьев в красноармейской форме. 
Генерал-майор Трухин так выразил эти надежды: 
Бойцы и офицеры Красной армии, рабочие, крестьяне и интеллигенция советского 
тыла — это наши друзья, зачастую сегодня это наши единомышленники, а завтра они 
будут нашими собратьями по оружию, они вместе с нами пойдут в бой против 
большевистской тирании. Мы будем мужественно, не на жизнь, а на смерть 
сражаться против Красной армии, поскольку она является орудием в руках 
большевизма, но в каждом красноармейце и офицере мы видим нашего завтрашнего 
соратника{36}. 
Были и другие причины, заставлявшие Власова и руководителей Освободительного 
движения энергично заниматься формированием собственных вооруженных сил, чтобы 
"стать в военном отношении максимально сильными"{37}. Они считали, что чем 
дальше продвинется на запад Красная армия, тем скорее выявятся внутренние 
противоречия советского общества{38}. И действительно, разве не могло и здесь, 
вопреки строжайшему контролю и слежке, произойти то же самое, что после 
Отечественной войны 1812 года вызвало восстание декабристов? После изгнания 
немцев из страны и перехода государственных границ СССР побудительный мотив 
советского патриотизма утратил в Красной армии былое значение. Красноармейцы 
смогли собственными глазами увидеть, как живут люди в других странах, и 
убедиться в лживости советской пропаганды. В этой ситуации войска Красной армии 
должны были бы, по расчетам Власова и его соратников, начать переходить на 
сторону русских [17] национальных дивизий. В надежде на это предполагалось 
пустить в ход всевозможные пропагандистские средства, например, сбрасывать с