солдата, была только "одна цель, одно стремление, один враг и одна судьба". 
Всех воинов дивизии объединяла убежденность, что от внутренней собранности и 
боевой готовности зависит также способность защитить собственные интересы "в 
любой ситуации". Подавляющее большинство солдат было, по словам Швеннингера, 
готово "бороться против Сталина и его системы... пока оставалась хотя бы 
малейшая надежда на конечный успех". 
Впрочем, сказанное не исключает наличия небольшого числа более слабых элементов,
 которые в критический момент могли легко подпасть под влияние вражеских 
агентов. В Мюнзингене неоднократно предпринимались "акции против разоблаченных 
советских шпиков", однако единственный подлинный случай заговора был 
заблаговременно раскрыт офицером контрразведки, капитаном Ольховником, в 
сотрудничестве с другими русскими офицерами, что свидетельствует о лояльности 
солдат и о хорошей работе службы безопасности дивизии{138}. В 4-м дивизионе 
артиллерийского полка в конце марта 1945 года на Одерском фронте тайное 
собрание в присутствии командира дивизиона обсуждало план убийства нелюбимых 
[53] офицеров и сдачи Красной армии (такое случалось в Восточных войсках еще в 
1943 году). По приказу командира дивизии ряд заговорщиков был арестован и 
допрошен; кажется, некоторых избили, но в военный суд дело не передали. К 
удивлению немецкой группы связи, после отступления с Одерского фронта Буняченко 
освободил арестованных. Они по-своему отблагодарили его за эту милость, при 
первой же возможности перейдя в Праге на сторону красных. 
Однако, говоря о дисциплинированности, боеспособности и надежности 1-й дивизии 
РОА, следует заметить, что последний эпитет применим к ней с некоторыми 
ограничениями: надежна она была единственно с точки зрения идей Русского 
освободительного движения генерала Власова. Если же рассматривать дивизию как 
инструмент немецкого руководства, то ее никак нельзя назвать надежной. Майор 
генштаба Швеннингер на основании собственного опыта писал: 
У каждого русского были свои причины ненавидеть советскую систему (высылка или 
арест близких, личные неприятности, связанные с преследованием, вмешательство 
системы в личную жизнь и т.д.). Все стремились к единой цели: к созданию нового 
государства на других основах{139}. 
Но почти все они в той или иной форме пострадали и от немцев. Именно эти личные 
и политические обиды, укоренившиеся достаточно глубоко, вызывали антинемецкие 
настроения и могли привести к различным недоразумениям. 
Руководство дивизии, хорошо понимая это, делало все возможное для 
предупреждения эксцессов. Особенно это проявилось при марше на Восточный фронт, 
когда дивизии пришлось достаточно близко столкнуться с гражданским населением. 
Генерал-майор Буняченко в специальных приказах строжайшим образом запретил 
солдатам вступать в конфликты с немцами{140}. И действительно, вб время похода 
через Южную Германию, за которым пристально следила немецкая группа связи, 
злоупотребления не выходили за обычные рамки, ограничившись конфискацией овса у 
крестьян для прокорма лошадей и тому подобными инцидентами. Русские солдаты 
вполне дружески относились к немецкому населению, и это немало способствовало 
улучшению взаимопонимания. 
На Одерском фронте, а также во время перехода в Богемию в апреле, несмотря на 
рост напряженности в отношениях с немецким [54] командованием, число 
столкновений с населением и местными властями тоже было незначительно. 
Командиры подразделений строго относились к нарушениям. Так, перед уходом из 
Шнееберга состоялась даже сессия военного суда, на которой солдат 
артиллерийского полка был приговорен к расстрелу за систематические акты 
насилия. Боевой дух и дисциплина поддерживались буквально до последнего дня 
существования дивизии{141}. Это проявлялось в неизменной решимости власовцев 
идти в бой вплоть до того момента, когда дивизия едва не была раздавлена 
советскими танками под Шлюссельбургом. Лишь по недвусмысленному приказу 
Буняченко дивизия начала самораспускаться 12 мая 1945 года, и только тогда 
солдатами овладели паника и отчаяние. 
Формирование 1-й дивизии РОА, начатое около 10 ноября 1944 года, завершилось в 
первые дни марта 1945 года. Между этими двумя датами произошла формальная 
передача 1-й и 2-й дивизии РОА, находившейся в процессе формирования, под 
командование генерала Власова. Торжественная церемония в Мюнзингене еще раз 
продемонстрировала, что РОА отныне является союзной армией{142}. Об этом 
говорит и тот факт, что прибывшие немецкие и русские гости, в том числе 
генерал-майоры Трухин и Ассберг, были размещены в лагере и гостинице "Гардт" по 
принципу равенства и в соответствии с воинским званием. 10 февраля 1945 года, в 
день передачи дивизий, дивизионный командир на парадном плацу отрапортовал о 
прибытии соответствующих частей генералу Кестрингу. Затем Кестринг, Власов, 
полковник Герре и Буняченко устроили смотр войскам. После этого Кестринг 
передал Власову "600-ю и 650-ю русские пехотные дивизии", сказав речь, которую 
закончил словами: "Ура главнокомандующему Вооруженными силами Комитета 
освобождения народов России!". В этот момент на флагштоке рядом с военным 
флагом рейха взвился русский национальный флаг, который одновременно был поднят 
во всех местах расквартирования РОА. Зазвучал русский гимн "Коль славен наш 
Господь в Сионе", исполнявшийся на популярную немецкую мелодию{143}. Затем 
Власов официально принял дивизии, обрисовав в короткой речи цели "нашей 
священной борьбы". После исполнения национального гимна последовало вручение 
наград и был отслужен молебен. И наконец колонны 1-й дивизии начали марш в 
русском военном порядке и почти два часа шли мимо украшенной хвоей почетной 
трибуны, по сторонам которой стояли две полевые гаубицы, а их главнокомандующий 
по русскому обычаю подбадривал их приветственными [55] возгласами вроде "Вперед,
 ребята", "Молодцы" и т.п. Вопреки программе, Власов не провозгласил "ура" в