Что на это можно ответить?
   Аэродром прямо под нами. Я смотрю на него новыми глазами. И вид у него 
какой-то домашний. Здесь мой самолет мог бы отдохнуть. Здесь мои товарищи, 
знакомые лица. Где-то там внизу висит мой китель. В кармане – последнее письмо, 
полученное из дома. Что в нем написала мама? Нужно было читать внимательнее!
   Эскадрилья, похоже, на построении. Может быть, получают задание на следующий 
вылет? В таком случае мы должны поторопиться. Вот все уставились на наш самолет 
и разбегаются, чтобы освободить мне полосу. Я готовлюсь сесть и снижаю скорость 
насколько это возможно. Наконец-то приземление! Мой самолет еще долго несется 
по земле. Кто-то бежит рядом с нами последнюю сотню метров. Я вылезаю из 
самолета, за мной спускается Шарновски с безразличным видом. Вот коллеги 
окружили нас и хлопают по спинам. Я торопливо прокладываю себе путь через толпу 
встречающих и рапортую командиру: «Пилот Рудель вернулся с задания. Особый 
инцидент – контакт с землей в районе цели – самолет временно к полету не 
пригоден».
   Стин пожимает нам руки, на его лице – улыбка. Затем он идет в штабную 
палатку. Конечно же, мы должны повторить свою историю всем остальным. Они 
рассказывают, как построились для того, чтобы услышать краткую поминальную речь 
командира. «Пилот-офицер Рудель и его экипаж попытались выполнить невозможное. 
Они атаковали цель, спикировав на нее через грозу, и смерть настигла их». Он 
только-только наполнил воздухом легкие, чтобы начать новое предложение, когда 
наш поврежденный Ю-87 появился над аэродромом. Стин побледнел от волнения и 
быстро распустил строй. Даже сейчас в палатке он отказывается поверить, что я 
не просто спикировал в бурю, а был поглощен чернотой, потому что летел слишком 
близко к его самолету в тот момент, когда он начал делать разворот.
   «Я уверяю вас, это было не нарочно».
   «Ерунда! Именно этого от вас и можно было ожидать. Вы намеренно остались, 
чтобы атаковать станцию».
   «Вы меня переоцениваете».
   «Будущее докажет, что я был прав. Мы сейчас опять вылетаем».
   Часом позже я лечу рядом с ним в другом самолете на бомбежку целей в Лужском 
секторе. Вечером я снимаю внутренне напряжение и физическую усталость в игре. 
После этого я делаю нечто чрезвычайно важное: сплю как убитый.
   На следующее утро наша цель – Новгород, где большой мост через Волхов рухнул 
под нашими бомбами. Пока еще не слишком поздно, Советы пытаются перевести как 
можно больше людей и имущества через Волхов и Ловать, которая впадает в озеро 
Ильмень с юга. Поэтому мы должны продолжать атаки на мосты. Их уничтожение 
откладывает переправу, но не надолго, мы понимаем это очень быстро. Рядом 
быстро строятся понтонные мосты: Советы упорно залатывают ущерб, который мы им 
нанесли.
   Эти постоянные полеты приносят с собой симптомы усталости, иногда с 
обескураживающими результатами. Командир очень быстро их замечает. Во избежание 
ошибок оперативные приказы из полка, которые передаются по телефону в полночь 
или даже позднее должны прослушиваться и записываться Стином и мной 
одновременно. В некоторых случаях утром начинается непонимание, за которое, как 
каждый из нас убежден, остальные бранят именно его. Причина этого – только 
действительно всеобщее истощение сил.
   Командир и я должны совместно прослушать полуночные инструкции из штаба 
авиаполка. Однажды в штабной палатке звонит телефон. Командир полка на проводе.
   «Стин, встречаемся с истребителями эскорта в 5 утра над Батайским».
   Точное место очень важно. Мы ищем его на карте с помощью карманного фонарика,
 но не находим никакого Батайского. Без подсказки мы не можем догадаться, где 
это место находится. Наша отчаяние так же велико, как и Россия. Наконец Стин 
говорит: «Прошу прощения, господин полковник. Я не могу найти это место на 
карте».
   Тотчас же сердитый голос командира полка пронзительно лает с берлинским 
акцентом: «Что!? Называете себя командиром эскадрильи и не знаете, где 
находится какое-то Батайское!».
   «Господин полковник, пожалуйста, дайте мне координаты», говорит Стин.
   Продолжительное молчание, которое тянется до бесконечности. Затем 
неожиданно: «Будь я проклят, если я сам знаю, где это место, но я вам даю 
Пекруна. Он знает, где это».
   Его адъютант затем тихо объясняет точное положение крохотной деревушки на 
болотах. Своеобразный парень наш полковник. Когда он сердит или хочет быть 
особенно дружелюбным, он говорит как типичный берлинец. Там где речь идет о 
дисциплине и системе, наш полк многим ему обязан.
4. Битва за крепость Ленинград
   Эпицентр борьбы все больше смещается на север. 30 сентября 1941 нас посылают 
в Тырково, к югу от Луги, на северный сектор Восточного фронта. Мы летаем 
каждый день над районом Ленинграда, где армия начала наступление с запада и с 
юга. Географическое положение этого города, расположенного между Финским 
заливом и Ладожским озером, дает защитникам большие преимущества, поскольку 
возможных направлений для атаки очень немного. Некоторое время наступление идет 
медленно. Возникает впечатление, что мы просто топчемся на месте.
   16 сентября лейтенант Стин вызывает нас на совещание. Он объясняет военную 
ситуацию и рассказывает нам, что одной из трудностей, сдерживающей дальнейшее 
наступление наших армий является присутствие русского флота, который курсирует 
вдоль побережья на определенном расстоянии от берега и вмешивается в ход 
сражений с помощью мощных морских орудий. Русский флот базируется в Кронштадте, 
на острове с тем же названием в Финском заливе. Это самая крупная