неподалеку живет наш «танковый знакомый» граф Страхвиц. Лучший способ забыть о 
моих расстройствах – лететь в Берлин и повидать рейхсмаршала. Он принимает меня 
в Каринхалле, я поражен его раздражительностью и отсутствием добросердечности. 
Мы беседуем во время короткой прогулки по лесу. Он немедленно открывает огонь 
из орудий самого крупного калибра:
   "Я говорил с фюрером о вас на прошлой неделе, и вот что он сказал: когда 
Рудель был здесь, у меня не хватало духу сказать ему, что он должен прекратить 
летать, я просто не мог ему сказать об этом. Но на что тогда вы, 
главнокомандующий Люфтваффе? Вы можете ему это сказать, я – нет. Я рад видеть 
Руделя, но я не хочу встречаться с ним снова до тех пор, пока он не уступит 
моим пожеланиям. Я цитирую слова фюрера и я говорю вам об этом прямо. Я также 
больше не хочу обсуждать этот вопрос. Я знаю наперед все ваши аргументы и 
возражения! "
   Это ошеломляющий удар. Я возвращаюсь в Кляйн-Эйхе. Во время полета мой ум 
занят событиями последних часов. Сейчас я знаю, что должен игнорировать приказ. 
Я чувствую, что это мой долг перед Германией, перед моей страной, – бросить на 
чашу весов весь мой опыт и мои личные усилия. В ином случае я буду казаться 
самому себе предателем. Я должен продолжать летать независимо от того, каковы 
будут последствия.
   В мое отсутствие полк совершает боевой вылет. Лейтенант Вейсбах, который не 
участвовал в полетах, потому что мне был нужен оперативный офицер, отправляется 
на танковую охоту с лейтенантом Людвигом, первоклассным стрелком и обладателем 
Рыцарского креста. Они не возвращаются из боя, для нас это невосполнимая потеря 
двух бесценных боевых товарищей. В эти дни мы должны отдавать все, что у нас 
есть, мы не можем щадить себя. Меня эти операции держат в большом напряжении 
чем когда-либо, потому что я все время помню, что не выполнил приказ верховного 
главнокомандующего. Если что-нибудь случится со мной, мне откажут в военных 
почестях и я буду опозорен, эта мысль беспокоит меня. Но я не могу ничего с 
этим поделать, я нахожусь в воздухе с утра до позднего вечера. Все мои офицеры 
знают, что если кто-то спросит меня, я не на боевом вылете, а «только что 
куда-то отошел». Индивидуальные счета уничтоженных танков всегда должны быть 
указаны в ежедневных отчетах, которые каждый вечер посылают в штаб Люфтваффе с 
указанием имени летчика. Поскольку приказ о запрещении летать остается в стиле, 
цифра уничтоженных мною танков больше не записываются на мой личный счет, а 
идут на счет всего полка. До сих пор в эту категории записывались цифры 
уничтоженных танков только в том случае, если два летчика атаковали одну и ту 
же цель. Тогда, для того, чтобы избежать двойного счета, цифра записывалась под 
рубрикой «Имя летчика точно указать невозможно, победа приписана всему 
подразделению». Позднее у нас часто возникали споры с командованием, которое 
указывало, что прежде мы всегда могли указать имя летчика. Почему вдруг столько 
танков появилось в графе «совместный счет»? Вначале мы отделывались от вопросов,
 говоря, что сейчас, когда кто-нибудь один замечает танк, мы все пикируем на 
него одновременно, поскольку каждый хочет нанести удар. Однажды, во время моего 
вылета, для расследования является шпион в лице офицера Люфтваффе и вытягивает 
все из моего оперативного дежурного, пообещав, что никому ничего не расскажет. 
Кроме того один генерал застигает меня врасплох сразу после вылета на аэродроме 
в Гротткау, на который мы только что перебазировались. Он не верит моим 
уверениям, что это был всего лишь «короткий испытательный полет», но это, по 
его словам, не имеет значения, потому что он «ничего не видел». Тем не менее, я 
вскоре обнаруживаю, что правда дошла до верховного командования. Однажды, 
вскоре после визита генерала я упомянут в военном коммюнике как уничтоживший 
одиннадцать танков и одновременно меня по телефону вызывают в Каринхалле. Я 
лечу туда и встречаю очень холодный прием. Первые слова рейхсмаршала:
   «Фюреру известно, что вы продолжаете летать. Я полагаю, что он узнал об этом 
из вчерашнего коммюнике. Он попросил меня предупредить вас, чтобы вы прекратили 
полеты немедленно и навсегда. Вы не должны вынуждать его прибегать к 
дисциплинарным акциям за неповиновение приказу. Более того, он не представляет 
себе, что так может вести себя человек, награжденный высшей германской наградой 
за храбрость. Я полагаю, что могу не добавлять своих собственных комментариев».
   Я выслушиваю его молча. Кратко расспросив меня о ситуации в Силезии, он 
отпускает меня и я возвращаюсь в часть в тот же день. Мне ясно, что я должен 
продолжать летать, если я хочу сохранить душевное равновесие во время столь 
трудных испытаний для моей страны. Я должен продолжать летать.
 
***
 
   Мы охотимся за танками в промышленном районе Верхней Силезии, где врагу 
легче маскироваться, а нам – труднее его обнаружить. Наши атакующие Ю-87 
крутятся между трубами промышленных городков Верхней Силезии. В Кифернштадтеле 
мы встречаем нашу артиллерию, которую мы уже дано не видели и помогаем им 
ликвидировать численно превосходящие силы Советов и их Т-34. Постепенно на 
Одере создан новый фронт. Создать новый фронт буквально из ничего! На это 
способен только фельдмаршал Шернер! Мы часто видим его сейчас, когда он 
посещает нашу базу чтобы обсудить со мной текущую ситуацию и возможные операции.
 Особую ценность для него представляют результаты нашей разведки. В это время 
докладывают о том, что командир эскадрильи Лау пропал без вести вместе со своим 
бортстрелком. Он подбит зенитками, совершил на вынужденную посадку в районе 
Гросс-Вартенберга и захвачен в плен русскими. После того, как ему не удалась 
попытка приземлиться в стороне от советских войск, ему пришлось садиться прямо 
в их гуще.