воздуха должны проводиться с большой осторожностью, поскольку тот факт, что 
какая-то часть находится в глубине русских позиций не гарантирует, что это 
противник.
   Они вполне могут оказаться нашими частями, пытающимися пробиться назад. 
Поэтому я приказываю всем пилотам перед атакой удостовериться, летая на малой 
высоте, что атакуемые ими войска на самом деле являются советскими. Во время 
отлета из Венгрии мы полностью загрузили боеприпасы, но по-прежнему нет 
никакого следа наших машин-заправщиков. Я бросаю взгляд на указатель топлива: у 
нас осталось горючего только на один короткий вылет. Через двадцать минут после 
посадки в Удетфельде мы отправляемся в наш первый боевой вылет в этом районе. 
Вдали показалась Ченстохова. Я обследую дороги, идущие на восток, по которым, 
судя по сообщениям, движутся русские танки. Мы летим на малой высоте над 
городом. Но что это там такое происходит? По главной улице движется танк, за 
ним следуют второй и третий. Они похожи на Т-34, но этого не может быть. Это, 
скорее всего, танки 16-й и 17-й танковых дивизий. Я делаю еще один круг. 
Ошибиться нельзя, это, без сомнения, Т-34 с пехотой, усевшейся сверху на броне. 
Иваны. Это не могут быть захваченные у них танки, которые мы иногда используем, 
поскольку в этом случае их экипажи стали бы стрелять в воздух из ракетниц или 
растянули бы на корпусах флаги со свастикой. Мои последние сомнения 
рассеиваются, когда я вижу что пехота открывает по нам огонь. Я отдаю приказ 
атаковать. Мы не должны сбрасывать бомбы на город, всегда есть вероятность, что 
внизу окажутся мирные жители, которые были захвачены врасплох и не смогли 
эвакуироваться из города. Провода высоковольтной передачи, высокие дома с 
антеннами и другие препятствия чрезвычайно сильно затрудняют атаки 
противотанковых самолетов с малой высоты. Некоторые из Т-34 кружат вокруг 
городских кварталов, так что легко потерять их из виду во время пикирования. Я 
расстреливаю три танка в центре города. Эти танки должны были откуда-то 
появиться. Мы летим на восток, вдоль железной дороги и шоссе. Всего в 
нескольких километрах за городом следующая группа танков катиться впереди 
колонны грузовиков с пехотой, боеприпасами и зенитными орудиями. Здесь, на 
открытой местности мы чувствуем себя в своей стихии и преподносим танкам 
неприятный сюрприз. Наступают сумерки и мы возвращаемся на базу. Восемь танков 
горят. У нас кончились боеприпасы.
   Мы никогда не относились к нашей задаче несерьезно, но мы, возможно, были 
склонны относиться к охоте на танки как к разновидности спорта. Однако сейчас я 
чувствую, что все это уже перестало быть игрой. Если бы я когда-нибудь увидел 
еще один танк после того, как у меня кончились боеприпасы, я бы протаранил его 
своим самолетом. Я охвачен яростью при мысли о том, что эта степная орда 
катится через самое сердце Европы. Сможет ли кто-нибудь снова избавить от них 
Европу? Сегодня у них могущественные союзники, снабжающие их материалами и 
открывшие второй фронт. Принесет ли однажды поэтическая справедливость ужасное 
возмездие?
   Мы летаем с рассвета до заката невзирая на потери, не обращая внимания на 
противника и плохую погоду. Мы участвуем в крестовом походе. Мы молчим между 
вылетами и по вечерам. Каждый выполняет свой долг стиснув зубы, готовый отдать, 
если понадобиться, свою жизнь. Офицеры и солдаты осознают, что 
жизнеутверждающий поток объединяет их в духе товарищества, невзирая на ранг и 
класс. И так было у нас всегда.
 
***
 
   В один из этих дней рейхсмаршал срочно вызывает меня в Каринхалле. Мне 
абсолютно запрещено летать, это приказ фюрера. Я схожу с ума от волнения. 
Пропустить целый день полетов и приехать в Берлин, чтобы узнать об этой 
ситуации. Это невыносимо! Я просто не буду этого делать! В этот момент я 
чувствую, что ответственен только перед собой. Я звоню в Берлин между вылетами 
с намерением просить рейхсмаршала даровать мне отсрочку до тех пор, пока не 
окончится этот кризис. Надеясь на уступку со стороны фюрера я должен получить 
разрешение продолжать летать, я не могу просто глядеть на это со стороны. 
Рейхсмаршала нет на месте. Я пытаюсь связаться с шефом Генштаба. Они все на 
совещании с фюрером и до них нельзя дозвониться. Дело очень срочное, я 
намереваюсь нажать на все рычаги, прежде чем сознательно не подчиниться 
приказам. В качестве последнего средства я звоню фюреру. Телефонист в 
штаб-квартире фюрера не понимает меня и наверное приходит к заключению, что я 
хочу соединиться с тем или иным генералом. Когда я повторяю, что я хочу 
говорить с фюрером лично, он спрашивает меня: "Ваше звание? "
   «Капрал», отвечаю я. Кто-то на другом конце линии смеется, поняв шутку и 
соединяет меня. Трубку берет оберст фон Белов.
   "Я знаю, чего вы хотите, но я умоляю вас не сердить фюрера. Разве вам 
рейхсмаршал ничего не говорил? "
   Я отвечаю, что именно поэтому я и звоню и описываю серьезность нынешней 
ситуации. Но это не срабатывает. Он советует мне лично прибыть в Берлин и 
поговорить с рейхсмаршалом, он считает, что для меня есть новое назначение. Я в 
такой ярости, что не могу говорить и вешаю трубку. В комнате стоит гробовая 
тишина. Все знают, что когда я в бешенстве, лучше всего дать мне время остыть в 
тишине.
 
***
 
   Завтра мы должны перелететь в Кляйн-Эйхе. Я хорошо знаю этот район, здесь