седобородый старик. Ему должно быть за семьдесят. В молчании я пересекаю 
комнату и ложусь рядом с ним на деревянную кушетку. Что я могу сказать? Я не 
знаю русского. Женщина сейчас поймет, что я не собираюсь причинить им никакого 
вреда. Я бос, лохмотья моей рубашки липкие от свернувшейся крови, я скорее 
похож на преследуемую дичь, чем на ночного грабителя. Я лежу. Над нашими 
головами тускло мерцает лампа. Мне не приходит в голову попросить их перевязать 
мое плечо или порезанные ноги. Я хочу только отдыха.
   Меня вновь мучает голод и жажда. Я сажусь на кровати и складываю ладони в 
умоляющем жесте, в то же самое время показываю жестами что я хочу пить и есть. 
Поколебавшись немного, она приносит мне кувшин воды и кусок заплесневевшего 
кукурузного хлеба. Никогда еще в своей жизни я не ел ничего вкуснее. С каждым 
глотком и куском хлеба я чувствую прилив сил, как будто ко мне вернулась воля к 
жизни и действию. Поначалу я ем с жадностью, но поев немного, я начинаю 
размышлять о своей ситуации и вырабатываю план действий на несколько следующих 
часов. Я попил и поел. Я отдохну до часа ночи. Сейчас полдесятого вечера. Нужно 
отдыхать. Поэтому я снова ложусь на деревянные доски вместе со стариками, 
наполовину сплю, наполовину бодрствую. Я просыпаюсь каждые пятнадцать минут как 
по часам и проверяю время. Что бы ни случилось, я не могу тратить спасительную 
темноту на сон, я должен пройти как можно дальше на юг. 9:45, 10 часов, 10:15 и 
так далее, 12:45, 01:00. Пора собираться! Я прокрадываюсь наружу. Старуха 
закрывает за мной дверь. Я оступаюсь и падаю со ступеней. Это спросонья или 
темная ночь виновата, а может быть, ступени скользкие?
   Идет дождь. Ничего не видно на расстоянии вытянутой руки. Звезды исчезли. В 
какую сторону мне идти? Затем я вспоминаю, что когда я шел накануне вечером, 
ветер дул мне в спину. Если я хочу пробираться на юг, мне нужно двигаться по 
ветру. Или он переменился? Я все еще нахожусь среди зданий на ферме, здесь я 
защищен от ветра. Ветер дует то в одну сторону, то в другую, я боюсь, что буду 
двигаться по кругу. Чернильная темнота, препятствия, я наталкиваюсь на что-то и 
ушибаю голень. Собаки лают хором, дома все еще где-то поблизости, это деревня. 
Я могу только молиться, чтобы в следующую минуту не столкнуться с русским 
часовым. Наконец я оказываюсь на открытом месте и с уверенностью подставляю 
спину ветру. Я также избавился от дворняг. Я бреду так же, как и раньше, вверх 
по холму, вниз по склону, верх, вниз, кукурузные поля, камни, перелески, в 
которых труднее всего держать направление, потому что среди деревьев ветер 
почти стихает. На горизонте я вижу беспрестанные вспышки орудий и слышу их 
мерные раскаты. Они помогают мне сохранять курс. Вскоре после 3 часов утра я 
слева от меня брезжит неясный свет – близок рассвет. Хорошая проверка, сейчас я 
уверен, что ветер не изменил направления и я двигаюсь в верном направлении.
   Я прошел уже десять километров. Я думаю, что вчера я покрыл километров 15-18,
 так что теперь я нахожусь в 25 километрах от Днестра.
   Передо мной вздымается холм высотой примерно в двести метров. Я карабкаюсь 
на него. Возможно, с вершины я увижу что-нибудь и смогу определить несколько 
ориентиров. Уже светло, но я не могу обнаружить никаких особых мест, слева и 
справа в нескольких километрах от меня я вижу три крошечных деревушки. Но я 
обнаруживаю, что мой холм на самом деле является началом хребта, который 
тянется с севера на юг, так что я мог сохранять направление движения. Склоны 
хребта гладкие и голые, так что легко было бы увидеть, если кто-то идет 
навстречу. Отсюда легко заметить любое движение, преследователям пришлось бы 
карабкаться в вверх, а это поставило бы их в неблагоприятное положение. Кто в 
данный момент подозревает о моем присутствии? На душе радостно, потому что хотя 
уже наступил день, я уверен, что смогу пройти на юг еще несколько километров. Я 
хотел бы пройти сегодня как можно большее расстояние без задержки.
   Я оцениваю длину хребта примерно в десять километров, это очень много. Но на 
самом ли деле так много? Кроме всего прочего, ободряю я себя, ты пробегал на 
десять километров – как часто? – за 40 минут. То, что ты смог сделать тогда за 
сорок минут, ты сейчас сможешь сделать за час – и приз – твоя свобода. Так что 
представь, что ты бежишь марафон!
   Я должно быть был бы подходящей моделью для сумасшедшего художника когда я 
совершал этот марафонский бег вдоль вершины хребта – ковыляя, в лохмотьях, 
босиком, на кровоточащих ногах – прижимая руку к груди, чтобы не так сильно 
болело раненое плечо.
   Ты должен это сделать… думай о беге… и беги… и продолжай бежать.
   Время от времени я переходил на рысь и потом, еще через сотню метров, на шаг.
 Затем я начинаю бег снова… я смогу добежать за час…
   Но сейчас, к несчастью, я должен спуститься с защищавших меня высот, дорога 
ведет меня вниз. Передо мной простирается широкая равнина, небольшая лощина 
идет в том же самом направлении, что и хребет. Это опасно, потому что здесь 
меня легче застигнуть врасплох. Кроме того, время уже подходит к семи часам 
утра и неприятные встречи более вероятны.
   Вновь мои «батарейки» истощены. Я должен попить… поесть… отдохнуть. Я все 
еще не видел ни одного человека. Принять меры предосторожности? Но что я могу 
сделать? Я невооружен: я голоден и мучаюсь от жажды. Благоразумие, конечно, 
добродетель, но жажда и голод сильнее. Нужда делает меня беспечным. Слева 
впереди на горизонте из утренней дымки виднеются две фермы. Я должен пробраться 
внутрь…
   На мгновение я останавливаюсь у двери сарая и заглядываю за угол. Внутри 
пусто, ничего нет, никакой упряжи, никаких сельскохозяйственных орудий, ни 
живого существа – но нет! – из одного угла в другой пробегает крыса. На току 
гниет большая куча кукурузы. Я с жадностью обыскиваю ее. Если бы я только мог 
найти пару початков… или хотя бы несколько зерен… но я ничего не нахожу… Я ищу