какие-то трудности. В точке встречи эскорта нет. Цель обозначена ясно, поэтому 
мы, естественно, решаем продолжать полет. В моей эскадрилье несколько новых 
экипажей. Качество их подготовки не такое высокое, как раньше. По-настоящему 
хорошие летчики к тому времени уже давно находятся на фронте, горючее для 
тренировочных полетов строго рационировано и составляет определенное количество 
литров на каждого человека. Я твердо верю, что если бы я сам был ограничен 
таким малым количеством, то не смог бы летать лучше, чем эти молодые пилоты. Мы 
все еще находимся в тридцати километрах от нашей цели, когда я предупреждаю: 
«Вражеские истребители». К нам приближается более двадцати советских Ла-5. Наш 
груз бомб затрудняет маневрирование. Я летаю оборонительными кругами, чтобы в 
любой момент можно было зайти в хвост истребителям, поскольку они намереваются 
сбить мой замыкающий самолет. Несмотря на воздушный бой я постепенно 
приближаюсь к цели. Отдельных русских, которые пытаются сбить меня заходя 
спереди, я разочаровываю своей мобильной тактикой, затем в последний момент я 
пикирую через самую их гущу и начинаю карабкаться вверх. Если молодые экипажи 
смогут продержаться до конца сегодняшнего дня, они многому смогут научиться.
   "Приготовиться к атаке – сомкнуть строй – атака! "
   И я пикирую на мост. Во время пикирования я вижу вспышки зенитных орудий, 
защищающих мост. Снаряды с визгом проносятся мимо моего самолета. Хеншель 
говорит, что небо как будто покрыто клочками шерсти, так он называет разрывы 
зенитных снарядов. Наш строй теряет свою монолитность и разваливается, это 
делает нас боле уязвимыми для атаки истребителей. Я предупреждаю тех, кто 
ковыляет позади:
   «Скорее догоняйте, мы боимся не меньше вашего».
   Ни одного ругательства не срывается с моего языка. Я закладываю вираж и с 
высоты 300 метров вижу как моя бомба взрывается рядом с мостом. Значит, дует 
ветер.
   «Ветер слева, поправка влево».
   Прямое попадание бомбы с нашего третьего по счету самолета уничтожает мост. 
Кружась вокруг, я обнаруживаю позиции зенитных батарей и отдаю приказ атаковать 
их.
   «Сегодня им достанется», – высказывает свое мнение Хеншель.
   К несчастью, два новых экипажа немного отстали во время пикирования. Лаги 
отрезают их. Один из этих самолетов изрешечен пулями и проносится мимо меня в 
направлении территории, занятой противником. Я пытаюсь догнать его, но я не 
могу бросить из-за него всю эскадрилью на произвол судьбы. Я ору на него по 
радиотелефону, я ругаю его, но ничто не помогает. Он уходит, снижаясь, к 
русскому берегу Днестра. За ним тянется узкая полоска дыма. Он без сомнения мог 
бы продержаться в воздухе еще несколько минут, как другие, и долетел бы до 
наших окопов.
   «У него нервы сдали, у этого идиота», – комментирует Фиккель по 
радиотелефону. В этот момент я не могу больше заниматься подбитым самолетом, 
поскольку должен попытаться удержать вместе наш потрепанный строй и маневрирую 
в западном направлении, используя оборонительные круги. Через пятнадцать минут 
красные истребители уходят и мы в обычном строю направляемся к нашей базе. Я 
приказываю командиру седьмого звена вести строй домой. Вместе с лейтенантом 
Фишером, который пилотирует второй штабной самолет, я разворачиваюсь и иду 
назад на низкой высоте, над самым Днестром. Река течет здесь между высокими 
обрывистыми берегами. Впереди в направлении моста я вижу русские истребители, 
которые патрулируют на высоте от одного до трех километров. Но здесь, в речной 
долине, меня трудно разглядеть и, кроме того, моего возвращения никто не 
ожидает. Как только я поднимаюсь над кустарником, которым поросли берега, 
справа, в трех-четырех километрах я замечаю наш самолет. Он совершил 
вынужденную посадку в поле. Экипаж стоит рядом с машиной и когда я пролетаю 
мимо них на низкой высоте, начинает яростно жестикулировать. «Если бы вы только 
обратили на меня внимание раньше, этой деликатной операции можно было бы 
избежать» – бормочу я себе под нос и разворачиваюсь, чтобы определить, пригодно 
ли это поле для посадки. Да, сесть можно. Я подбадриваю себя: «Тогда все в 
порядке… продолжай. Это будет седьмой экипаж, который я вытаскиваю из-под носа 
русских». Я отдаю команду Фишеру оставаться в воздухе и отвлечь на себя 
истребители, в том случае, если они нападут. После бомбежки моста я знаю, 
откуда дует ветер. Выпустить закрылки, убрать газ, я приземлюсь в одно 
мгновение. Но что происходит? Я промахиваюсь, и должен вновь дать газ и зайти 
еще раз. Прежде со мной такого никогда не случалось. Или это дурное 
предзнаменование? Ты очень близко к цели, которую только что атаковал, далеко 
за линией фронта. Трусость? Еще раз убрать газ, выпустить закрылки – я 
приземляюсь… и немедленно замечаю, что почва очень мягкая, мне даже не нужно 
тормозить. Мой самолет останавливается точно перед двумя моими коллегами. Это 
экипаж новичков, сержант и ефрейтор. Хеншель поднимает фонарь и я показываю им 
знаками быстро залезать внутрь. Двигатель ревет, они карабкаются в кабину к 
Хеншелю. Над головой кружат Красные соколы, они нас еще не заметили.
   "Хеншель, готовы? "
   «Да». Я даю газа, нажимаю левый тормоз – намереваясь вырулить так, чтобы 
взлететь в том же направлении, откуда я появился. Но мое правое колесо завязло 
в земле. Чем больше я даю газа, тем больше мое колесо погружается в грунт. Мой 
самолет отказывается трогаться с места, возможно потому, что между обтекателем 
и колесом набилось много грязи.
   «Хеншель, вылезай и сними обтекатель, может быть тогда нам удастся взлететь».

   Крепление обломилось, обтекатель остается на месте, но даже без него мы не