тылов и из резервистов сформированы свежие наземные части, которые прикрывают 
наши аэродромы. Оптимисты могут назвать это фронтом, но эти части не могут 
драться по-настоящему пока не будут подкреплены испытанными регулярными 
войсками, способными переломить ситуацию, за которую их нельзя винить. Впереди 
много трудностей и нужна импровизация. Благодаря новой ситуации мы больше не 
способны оказывать поддержку фронту на реке Чир, в районе Нижне-Чирской и 
Суровикино.
   Этот фронт – первый только что созданный барьер, вытянувшийся в направлении 
с востока на запад против противника, атакующего с севера. Местность здесь 
совершенно плоская и никаких естественных препятствий нет. Вокруг, насколько 
видно глазу, расстилается степь. Единственное укрытие – так называемые балки, 
или овраги, дно которых метров на десять ниже, чем расстилающейся вокруг 
равнины. Они относительно широкие и в них можно укрыть машины, но только если 
их ставить друг за другом. Вся эта степная страна простирается на сотни 
километров от Ростова до Сталинграда. Если врага не удалось накрыть на марше, 
его всегда можно найти в таких потайных местах.
   В ясную холодную погоду утром часто стоит туман, он не рассеивается до тех 
пор, пока мы не поднимемся в воздух. Во время одного из полетов на Чирский 
фронт мы только легли на обратный курс, когда туман внезапно сгустился. Я 
немедленно приземлился вместе со всей эскадрильей на большое поле. Наших войск 
здесь не видно. Хеншель отправляется с несколькими бортстрелками на разведку. 
Через три часа они возвращаются, они смогли найти нас, только крича во все 
горло. Я еле-еле могу видеть свою вытянутую руку. Незадолго перед полуднем 
туман немного поднимается и вскоре мы успешно приземляемся на нашем аэродроме.
   Январь проходит быстро и прежде чем перебазироваться в Шахты, мы временно 
размещаем нашу штаб-квартиру в Тацинской. Мы вылетаем отсюда в основном против 
тех вражеских сил, которые угрожают району Донца. Для боевых вылетов дальше к 
северу, моя эскадрилья использует аэродром в Ворошиловграде. Отсюда недалеко до 
Донца, легче бороться против возможных попыток противника организовать 
переправу. Из-за непрекращающихся вылетов и сильных боев со времен Сталинграда, 
резко падает число самолетов, которое мы способны поднять в воздух за день. Во 
всей эскадрилье самолетов достаточно чтобы сформировать одну сильную группу. 
Вылеты одновременно против нескольких целей редко дают результат и мы летаем 
одной группой, руководство которой обычно возлагается на меня. Весь район Донца 
полон промышленных объектов, в основном шахт. Как только Советам удается здесь 
закрепиться, их потом почти невозможно выбить. Здесь они могут найти хорошие 
укрытия и маскироваться. Атаки на малой высоте среди труб и терриконов имеют 
обычно лишь ограниченный успех, пилотам приходится уделять слишком много 
внимания разным препятствиям и они не могут сконцентрироваться на своем задании.

   В один из этих дней Ниерман и Кюфнер празднуют свой день рождения. К 
северо-западу от Каменска мы высматриваем врага, в особенности танки, и 
отдельные самолеты отделяются от строя. На хвост самолета Кюфнера и Ниермана 
садиться Ла-5. Я предупреждаю их об опасности, но Ниерман переспрашивает: 
«Где?». Он не видит вражеский истребитель, потому что тот зашел сзади. Вот он 
уже открыл огонь с близкого расстояния. Я немедленно поворачиваю обратно, хотя 
и без особой надежды поспеть вовремя. В долю секунды я сбиваю его, прежде чем 
тот успевает сообразить, что происходит. После этого Ниерман больше не 
утверждает, что всегда способен заметить любой истребитель.
   Такое «празднование дня рождения» обычно проходит очень весело и часто 
кого-то разыгрывают. Так и на этот раз. С нами сидит наш медик. Наши летчики 
говорят, что он не может выдержать «грохот стрельбы». Рано утром Юнгклаусен 
идет к телефону и поднимает доктора прямо с постели. Юнгклаусен изображает из 
себя начальника медицинского корпуса:
   «Немедленно собирайтесь, полетите в котел».
   «Простите, не расслышал?».
   «Немедленно собирайтесь, полетите в Сталинградский котел».
   «Я не понимаю».
   Доктор живет этажом ниже, и мы удивляемся, почему он не слышит громкого 
голоса Юнгклаусена, доносящегося из комнаты наверху. Должно быть он слишком 
взволнован.
   «Вы знаете, у меня сердце больное».
   «Это не подлежит обсуждению. Приказываю вам отправляться в котел немедленно».

   «Но меня только что оперировали. Нельзя ли послать кого-нибудь другого»?
   «Вы что это, серьезно? Не могу поверить, что вы отказываетесь выполнять этот 
приказ. В какой же дрянной ситуации мы оказались, если не можем даже на вас 
рассчитывать»?
   Мы покатываемся от хохота. На следующий день доктор бегает кругами, но 
клянется любому, кто его слушает, что, возможно, и ему придется выполнять это 
крайне опасное задание. Через несколько дней ему открывают карты и он подает 
рапорт о переводе в другую часть. Лучше для него, лучше для нас.
   В эти дни на короткое время мы используем аэродром в Ровенках и затем 
перемещаемся в Горловку, недалеко от Сталино, промышленного центра Донбасса. 
Сильные метели мешают вылетам, подъем эскадрильи в воздух требует всегда много 
времени.
   В качестве замены к нам посылают Швирблата и свой первый боевой вылет он 
совершает со мной в район Артемовска. Я взлетаю немного раньше, потому что он 
испытывает видимые проблемы с разбегом по снегу. Затем, после того как он 
взлетает, вместо того, чтобы держаться ко мне поближе, он идет за мной следом