противостоять «особенно опасный и разрушающий всякий порядок элемент из 
гражданского населения, являющийся носителем еврейско-большевистского 
мировоззрения».
«Не вызывает сомнения, — подчеркивалось в документе, — что он будет применять 
свое оружие разложения против ведущего боевые действия и умиротворяющего страну 
вермахта коварно, исподтишка, везде, где только сможет».
В пресловутом «приказе о комиссарах», основывавшемся на директиве «О военной 
подсудности в районе “Барбаросса” и об особых мероприятиях войск», верховное 
главнокомандование вермахта давало указание войскам не признавать политических 
комиссаров Красной Армии солдатами и «принципиально уничтожать их на месте с 
помощью оружия... в том числе тогда, когда они лишь подозреваются в саботаже, 
сопротивлении или подстрекательстве к этому».
Отметим, что названные выше документы, как и многие другие, на которых мы 
специально не останавливаемся, в частности касающиеся обращения с советскими 
военнопленными, были разработаны и утверждены германским военным командованием 
еще до начала войны, то есть до того, как вермахт вступил в боевое 
соприкосновение с Красной Армией. Преступные цели ставились изначально, и для 
их достижения изначально планировалось использование преступных средств. Можно 
ли после этого заявлять, что германская военная элита не несет ответственности 
за подготовку и осуществление преступлений, что она была «вовлечена» в 
преступные действия «психопатом» Гитлером?! Гитлеровская «программа», как 
справедливо отмечает исследователь из Фрейбурга Ю. Ферстер, уже давно являлась 
для германских элит «интегрирующим фактором». Попытка претворения в жизнь этой 
программы вообще оказалась возможной только потому, что основные ее компоненты 
(лозунг о необходимости «расширения германского господства в направлении на 
Восток», крайне враждебное отношение к большевизму и евреям, культ силы, 
признание допустимости использования любых средств в «борьбе за существование» 
и т.д.) задолго до войны стали составной частью их идеологии.
Преступления иного характера совершили представители германской хозяйственной 
элиты. С руководством вермахта их объединяло то, что они были исполнены 
ненависти к коммунизму и большевизму и не желали мириться с фактом 
существования СССР. В подготовке военного столкновения с советским государством 
и формулировании программы завоеваний на Востоке непосредственно участвовала, 
как было показано выше, четко очерченная, исключительно мощная группировка, 
являвшаяся своего рода промышленным ядром организации по «четырехлетнему плану»,
 в частности РВА, а также концерны и банки, участвовавшие в создании 
акционерного общества «Континентальная нефть». Однако американские судьи на 
процессе по делу «ИГ Фарбен» в полном противоречии с Законом № 10 Союзного 
контрольного совета, опираясь на сомнительные аргументы, отвергли обвинения в 
адрес этой группировки об ее участии в заговоре и преступлениях против мира.
После нападения на Советский Союз германская хозяйственная элита приступила к 
прямому ограблению советской экономики. Интересы элиты концентрировались в 
первую очередь на отраслях, связанных с производством сырья, нефтедобычей, а 
также на горнодобывающей и металлообрабатывающей промышленности, 
электропромышленности, химическом производстве, предприятиях точной механики и 
оптики, текстильной промышленности, табаководстве и оптовой торговле. На 
нюрнбергских судебных процессах над германскими промышленниками (исключение 
составлял лишь процесс по делу Круппа) американские судьи вопреки 
неопровержимым доказательствам поставили под сомнение причастность подсудимых к 
преступлениям, совершенным на территории СССР, и оправдали их. Но факт остается 
фактом: уже с лета 1941 г. сотни уполномоченных германских концернов в составе 
военно-хозяйственных штабов и «восточных обществ» работали на местах, в 
частности в Никополе и Кривом Роге, на Нижнем Днепре и в Донбассе. Они 
возобновляли работу шахт, предприятий и крупных производственных объединений, 
осуществляли управление ими. На местное население был распространен режим 
террора и безжалостной эксплуатации. Действия представителей германских 
концернов обеспечивались и «гарантировались» войсковыми частями и специальными 
подразделениями.
Германские концерны вступали в разного рода «общества опеки», рассчитывая, что 
это даст им в будущем возможность получить «опекаемые предприятия» в 
собственность. Американские судьи на процессе по делу Флика, однако, нашли 
«аргумент», с помощью которого они оправдали германские концерны. Военная 
добыча на территории СССР, заявили они, являлась не частной, а советской 
государственной собственностью, поэтому оккупационные власти могли 
распоряжаться ею в своих интересах. «Мы считаем несущественным намерение Флика, 
— говорилось в их приговоре, — приобрести, в конечном счете, собственность. 
Желание чего-либо является грехом согласно Десяти Заповедям, но не является 
нарушением гаагских конвенций и военным преступлением». Оценивая многочисленные 
случаи полного демонтажа советских предприятий и вывоза в Германию их 
оборудования, американские судьи постановили, что данные действия не могут 
считаться «грабежом в обычном смысле этого слова»[12].
Представители концернов и банков руководили деятельностью акционерного общества 
«Континентальная нефть». Именно они установили на нефтяных месторождениях 
Северного Кавказа особый режим, который охранялся частями вермахта и 
специальными подразделениями. Однако американские судьи на процессе по делу «ИГ 
Фарбен» записали в приговоре, что у них «не сложилось впечатления, что ИГ 
[Фарбен] когда-нибудь и сколько-нибудь серьезно руководил деятельностью 
акционерного общества “Континентальная нефть” или влиял на нее».
Немецкие захватчики считали само собой разумеющимся, что население 
оккупированных стран не только во время войны, но и после нее — в Европе,