к Гитлеру, прося его согласия на выполнение им, Герингом, функций руководителя 
правительства рейха "с полной свободой действий в области внутренней и внешней 
политики". Геринг объявил, что, если не получит ответ к 22 часам, он будет 
действовать ради общего блага. 

Отправляя свое послание, Геринг действовал из привычных побуждений, движимый 
глубоко укоренившимся страхом перед носителем высшей власти. В складывавшейся 
обстановке казалось маловероятным, что адресат получит послание и тем более что 
на него придет ответ. Таким образом, с 22 час. 23 апреля Геринг мог бы считать 
себя - и только себя - уполномоченным на проведение мирных переговоров, тактику 
которых он уже разработал. Однако, вопреки ожиданиям, послание дошло до 
адресата. Борман получил его и преподнес Гитлеру как яркое доказательство 
нелояльности Геринга и его стремления захватить власть. Установленный в тексте 
предельный срок получения ответа следовало понимать - по словам Бормана - как 
настоящий ультиматум. Гитлер впал в ярость, и в адрес Геринга посыпались 
ругательства: "проклятый наркоман", "вороватый спекулянт" и т.п. 

Незадолго до 22 час. Геринг получил короткое послание от Гитлера, который 
запрещал ему брать на себя какую бы то ни было инициативу. В тот же момент к 
нему явился целый отряд эсэсовцев под командованием оберштурмбаннфюрера Франка, 
и Геринг оказался под арестом. Это были последние проделки Бормана, решившего 
свести счеты со своим старым недругом. На свой страх и риск он направил Франку, 
командовавшему эсэсовской охраной Берхтесгадена, радиограмму, в которой 
предписывалось немедленно схватить маршала "Великого рейха"{58}, обвиняемого в 
государственной измене. Так, в момент, когда, как ему казалось, он достиг 
вершины своей карьеры, Геринг вдруг очутился в ненадежном положении кандидата 
на виселицу. 

На следующий день, 24 апреля, он, видимо, готов был встретить свой смертный час 
после того, как Кальтенбруннер пришел взглянуть на арестованных (вместе с 
Герингом были взяты под стражу его адъютанты) и ушел, не сказав ни слова. В тот 
же день Эйгрубер - рейхсштатгальтер Обердонау - объявил, что любой, кто на 
руководимой им территории станет противиться воле фюрера, будет расстрелян на 
месте, невзирая на лица, чины и звания. 

Оставшийся свободным, генерал Коллер предпринимал все возможное и невозможное, 
пытаясь освободить Геринга. 29 апреля под усиленной охраной Геринг был 
препровожден в находившийся поблизости средневековый замок. 

1 мая Борман, решив воспользоваться тем, что накануне Гитлер покончил с собой, 
сам направил начальнику эсэсовской охраны указание строго следить за тем, чтобы 
"апрельские изменники не смогли избежать возмездия". Такой приказ был 
равносилен смертному приговору - из этого и исходил Борман, отдавая его. Однако 
в изменчивой обстановке этих дней, когда в ближайшие часы там ожидался приход 
американцев, начальник охраны замка не решился взять на себя ответственность и 
расстрелять рейхсмаршала. И 5 мая охрана с радостью избавилась от Геринга, сдав 
своего обременительного пленника проходившему мимо замка отряду люфтваффе, 
который вскоре рассеялся по живописным окрестностям, предоставив Герингу полную 
свободу действий. Геринг воспользовался обретенной свободой, тут же предложив 
свои услуги принявшему власть у Гитлера адмиралу Деницу для переговоров с 
Эйзенхауэром. Судя по тексту письма, которое он направил Деницу, Геринг не 
сомневался в благотворности "прямой беседы между двумя маршалами". Даже 
подписание перемирия в мае не лишало его надежды сыграть впредь какую-то роль. 
Когда 8 мая он стал пленником американских войск, занявших Берхтесгаден, ему 
немедленно захотелось встретиться с генералом Эйзенхауэром, которому он 
попросил передать заранее заготовленное письмо. Удивлению его не было границ, 
когда ему объявили, что он предстанет - вместе с другими нацистскими 
руководителями - перед Международным трибуналом как военный преступник. 

Сменивший Геринга во главе гестапо Гиммлер, этот "честный Генрих", также 
выбрался из Берлина вечером 21 апреля. Но если Геринг держал путь на юг со 
своими грузовиками, нагруженными картинами, то Гиммлер направился к датской 
границе. Там он хотел разыграть свою личную козырную карту, попытавшись без 
ведома и одобрения фюрера вступить в переговоры с западными союзниками и 
выпутаться из положения собственными средствами. 

Это не было случайным импровизированным решением. Прозорливый Шелленберг уже 
давно понял{59}, что участь кампании решена, решена необратимо, и что судьба 
Германии (и в особенности нацистских правителей) может быть смягчена лишь при 
условии безотлагательных переговоров с победителями. Начиная с августа 1944 
года Шелленберг властвовал безраздельно над всеми разведслужбами Германии и 
получал обширную информацию изо всех концов Европы. Его агентура, действовавшая 
в нейтральных странах, держала его в курсе всех намерений союзников, 
информировала о предпринимаемых ими шагах. Естественно, собственное будущее и 
будущее его коллег не виделось ему в радужных красках. Однако эта же его 
агентура могла облегчить установление определенных контактов, нужных связей и 
предоставить возможность проведения некоторого обмена мнениями, а затем и 
секретных переговоров. Шелленберг решился "спасать свою шкуру", но, чтобы 
обеспечить себе прикрытие на крайний случай, он посвятил в свои планы и 
Гиммлера, оставив недалекого Кальтенбруннера в полном неведении.