Расстрелы сопровождались повальным грабежом. Конфисковывалось все, что можно 
было хоть как-то использовать: обувь, изделия из кожи, одежда, драгоценности, 
золото, ценные вещи. С пальцев женщин безжалостно срывались кольца; евреев 
заставляли раздеваться, чтобы собрать их одежду, а затем расстреливали, 
поставив на край противотанкового рва, приспособленного под могилу. 

Олендорф рассказывал, что уничтожение евреев всегда начиналось, если было время,
 с их принудительной регистрации в полиции. Когда же их собирали, чтобы вести 
на казнь, вся их одежда и все вещи конфисковывались и передавались службе 
безопасности для пересылки в министерство финансов рейха. Нацисты использовали, 
таким образом, убийства как официальные методы финансирования государства. 

Облавы на евреев и их казни описаны многочисленными свидетелями. Одним из самых 
точных был, наверное, рассказ немецкого инженера Германа Грабе, директора 
украинского филиала одной из германских строительных фирм в Здолбунове. Во 
время поездки по строительным объектам своего предприятия он оказался в Ровно, 
когда в ночь на 13 июля 1942 года было уничтожено 5 тыс. человек, проживавших в 
гетто этого города. Сотня этих несчастных использовалась его фирмой, и Грабе 
попытался спасти их, ссылаясь на нехватку рабочей силы. Бегая от одного 
начальника к другому, безрезультатно обращаясь к властям, он на протяжении всей 
ночи наблюдал за перипетиями этой трагедии, типичной для стран Восточной Европы.
 Он дал об этом потрясающие показания в Нюрнберге. 

13 июля около 22 час. украинские полицаи под командованием эсэсовцев окружили 
ровенское гетто, установив вокруг него мощные прожекторы. Разделившись на 
небольшие группы, полицаи и эсэсовцы врывались в дома, ударами прикладов 
выбивали двери, если их не открывали достаточно быстро, или бросали в окна 
гранаты. В руках у эсэсовцев были тяжелые кнуты, которыми они подгоняли жителей,
 вынужденных выскакивать полуодетыми, не успев подчас забрать с собой детей. 
"Раздавались крики женщин, звавших детей, и крики детей, потерявших родителей. 
Но это мало трогало эсэсовцев, которые избивали несчастных и гнали их бегом в 
сторону вокзала, где ждал товарный поезд. Людей расталкивали по вагонам. Над 
всем этим стоял истошный плач женщин и детей, слышались звуки ударов и 
выстрелов. Всю ночь под ударами кнутов и грохот стрельбы перепуганные жители 
гетто метались по специально освещенным улицам. Можно было видеть, как женщины 
прижимали к себе иногда безжизненных детей, дети несли куда-то мертвых 
родителей, не желая оставлять на поругание их тела. Вдоль дороги были брошены 
десятки трупов - женщин, детей, стариков. Двери домов были распахнуты, окна 
выбиты и повсюду валялась одежда, обувь, распотрошенные сумки, чемоданы и 
другой жалкий скарб. В одном из домов я увидел полуголого ребенка с 
раздробленной головой, которому, пожалуй, не было и года; стена и пол вокруг 
него были испятнаны кровью. Запомнился мне и эсэсовский комендант, 
штурмбаннфюрер Пютц, который прохаживался вдоль колонны из 80 или 100 евреев, 
заставляя их двигаться на корточках. В руках у него был тяжелый кнут для собак".
 

Затравленных, загнанных людей набивали, словно животных, в тесные товарные 
вагоны, чтобы перевезти их к месту казни, расположенному, как обычно, в 
пустынной, заброшенной местности в нескольких километрах от жилья. Там были 
заранее вырыты длинные рвы. Обреченных на смерть людей располагали в отдалении 
и подводили группами по 20, 50 или 100 человек. Их заставляли раздеться, потом 
выстраивали вдоль рва (или загоняли в него), где уже лежали груды мертвых тел. 
А вокруг стояли эсэсовцы с автоматами и хлыстами в руках. Несколько эсэсовцев, 
а иногда всего и один, расстреливали людей, как на конвейере, выстрелами в 
голову. Когда ров заполнялся трупами, его засыпали землей. 

Были случаи, когда людей перед казнью принуждали ложиться на еще теплые трупы 
расстрелянных. Таким образом были истреблены сотни тысяч советских людей. В 
октябре 1942 года последние 16 тыс. евреев минского гетто были казнены за один 
день. В Киеве за время войны было убито 195 тыс. человек. 

В Минске произошел случай, который способствовал появлению одного из самых 
отвратительных изобретений нацистов. В конце августа 1942 года Гиммлер в ходе 
инспекционной поездки остановился в городе и решил поприсутствовать на 
очередной казни заключенных. Палачи не принимали обычно особых мер 
предосторожности; часто случалось, что тяжело раненного узника закапывали 
вместе с убитыми без лишних формальностей. Именно это и произошло во время той 
казни. Однако, когда Гиммлер, по приказу которого и производились эти массовые 
убийства, увидел, как падают несчастные, включая и женщин, как продолжают они 
шевелиться и слабыми голосами звать на помощь, он утратил вдруг свою вошедшую в 
поговорку бесстрастность и упал в обморок, как самый заурядный "интеллигент". 

Вернувшись в Берлин, Гиммлер под впечатлением минского спектакля приказал, 
чтобы в дальнейшем женщины и дети не подвергались "моральным пыткам" расстрелов.
 Таким образом, палачи из команд, занятых расстрелами, как правило, люди 
женатые, не должны были более брать на мушку женщин и детей. Типично нацистский 
"интеллигентский" подход: думать не о том, как прекратить казни безвинных 
женщин и детей, а о том, как сделать их менее болезненными для палачей, что в 
конечном счете могло лишь способствовать росту количества казней. Такой вот 
"щадящий кошмар".