дождей и грязи, и даже дорога была едва проходима. Колесный транспорт утопал
по оси  в грязи, и мы опасались, что наши  танки увязнут по самый  корпус. У
каждого  "тигра" были на буксире один-два грузовика.  Грузовики не
могли двигаться вперед своим ходом.  Грязь забивалась  спереди в  радиаторы.
Если  буксирный трос  был  достаточно  прочен,  он  вытягивал  переднюю  ось
грузовика вместе с колесами. Когда  мы, наконец, прибыли на  железнодорожную
станцию, большинство машин  можно  было отдавать в  ремонт. Большую их часть
пришлось втягивать на буксире на грузовые платформы.
    Мы  предвкушали  поездку на поезде.  Мы  могли вытянуться  на  соломе в
вагонах для личного состава и, наконец, безмятежно поспать впервые за долгое
время.  Мы  не  предвидели  никаких подъемов  по тревоге во  время  поездки,
поэтому  воспользовались  представившейся  нам  благоприятной  возможностью,
поскольку никто не знал, что ожидало нас в районе Плескау! Я, конечно, [167]
взял с собой нашу ротную собаку Хассо.  Но когда проснулся на остановке, пес
исчез. Судя по сообщениям солдат, он выпрыгнул из двигавшегося поезда, может
быть,  чтобы  принести  что-нибудь,  выброшенное кем-то. Так  что  я потерял
хорошего друга, по которому  сильно скучал, даже несмотря на то, что он  был
четвероногим другом.
    Батальон зарезервировал для нас  деревню,  где, как  предполагалось, мы
расквартируемся.   Судя   по   всему,  предполагалось,   что  мы  насладимся
несколькими  неделями  покоя.  Я не осознавал  этого до тех пор,  пока новый
командир  майор Шванер  не посетил меня вскоре  после нашего прибытия. В  то
время мы его  еще не  знали. Он  попросил  меня составить график  учений  на
следующие четыре недели. Это поручение не слишком понравилось. Я считал, что
людям  нужно   было  восстановить  силы  после  долгих,  трудных   операций.
Естественно, даже на отдыхе в тылу в [168] течение дня нужно  было выполнять
предписываемые обязанности. Но у меня не хватало терпения слушать инструкции
по артиллерийской стрельбе и им подобную чепуху, особенно когда среди нас не
было зеленых новичков.
    Поразительно, но отдых не пошел мне на пользу. Я убедился, что даже при
самых благих намерениях  есть  пределы  физическим возможностям человека.  У
меня начались приступы астмы, которые вскоре стали  настолько жестокими, что
приходилось останавливаться через каждый шаг. Батальонный врач доктор Шенбек
ухаживал  за мной.  Мне был  предписан  постельный  режим, не  разрешено  ни
курить,  ни  употреблять  алкоголь.  Тот  факт,  что  у   меня  и  у  самого
отсутствовали  оба эти желания,  говорил, насколько плох  я  был.  Но  через
неделю я достаточно  поправился,  для  того чтобы снова выполнять задания по
разведке  подъездов  к фронту. Мы должны были  осматривать дороги и  мосты в
своем новом районе  за  линией фронта. Мы  также должны  были  устанавливать
контакты с войсками на их позициях, с  тем чтобы  освоиться  с окружением на
случай, если нам придется тут действовать.
    За  операции на  нарвском  участке  4  мая я  был  награжден  Рыцарским
крестом.  В   роте  говорили,  что   я   заболел  исключительно  из  желания
отстраниться  от  формирования  батальона,  которое  планировалось  на  меня
возложить. Так  что награду  мне принесли туда, где я остановился на постой.
Ребята  пили за мое  здоровье,  в  то  время как командир следил, чтобы я не
употреблял вместе со всеми алкоголя. Все радовались вместе со мной. Товарищи
знали, что я буду с ними, когда мы отправимся на нашу следующую операцию.
    Новые  офицеры, лейтенанты  Нинштедт и Эйхорн, прибыли  через несколько
дней, чтобы  сменить меня. Состояние  моего здоровья к тому  времени заметно
улучшилось. Принимая во внимание, что на этом участке фронта обстановка была
спокойной, мне предоставили четырехнедельный  отпуск по болезни. Однако, как
известно, цыплят по осени считают. Я едва только пять дней побыл дома, когда
меня телеграммой вызвали обратно в часть. Фронтовик всегда должен быть готов
к  таким  неожиданностям.  В  [169] военное время  обычно только солдаты  на
оккупированных территориях могли насладиться непрерывным отпуском, даже если
они уже достаточно  наотдыхались  во время  "боевых действий" там.
Создается впечатление, что эти привилегированные солдаты больше всех  сетуют
о  "несчастной  армии"  и  "ужасной  войне".  Среди  них
находятся  и  такие,  кто несправедлив  по отношению  к доблестным  немецким
солдатам и безвольно поддерживает  сознательно генерируемую из  других стран
ненависть.
    В Риге, на  обратном пути на фронт, я встретил лейтенанта Шюрера из 3-й
роты. Он получил такую  же, как я, телеграмму. Он ругался на  чем свет стоит
и, вероятно, даже не  заметил,  насколько я был рад попутчику в поездке. Это
сделало неожиданный отъезд из дому  не таким тяжелым. Когда мы оба прибыли в
пункт назначения  и спросили  о наших  частях, узнали,  что  они уже куда-то
передислоцировались. Тогда мы отыскали гауптмана Шмидта, командира батальона
самоходных орудий, которого оба хорошо знали.  Он  пообещал  предоставить  в
наше распоряжение автомобиль с шофером, который довезет нас до наших частей.
    Однако  пока он  хотел устроить  с  нами застолье,  так  что мы  смогли
приглушить  свою  печаль  по  поводу  укороченного   отпуска.  Пирушка  была
настолько разудалой, что  мы  даже не помнили, как  уезжали. Мы не  пришли в
себя  до тех пор, пока не  остановились перед батальонным командным пунктом.
Вместо  атаки  противника,  как  мы предполагали,  нас ожидала там еще  одна
вечеринка. Шюрер был произведен в обер-лейтенанты. Так что у  нас было много
причин  для  того,  чтобы  поумерить свой  гнев.  Товарищи  отозвали нас  из
отпуска, в то время как нам не предстояло никакой операции, которая могла бы
потребовать нашего присутствия.
    На следующий день я поехал в роту. Она была расквартирована в  деревне,