наступление [14] продолжилось на Витебск. Темп движения  не снижался. Теперь
уже  возникали  проблемы с  поддержанием бесперебойного  снабжения. Пехотные
подразделения не поспевали,  как ни старались. Никого не волновали районы по
обе стороны автострады.
    А там прятались партизаны, о которых нам доведется узнать позднее. Наши
полевые кухни вскоре также  безнадежно  отстали.  Армейский хлеб стал редким
деликатесом. И хотя было  в изобилии мяса домашней птицы,  однообразное меню
скоро стало  надоедать. У  нас  начинали течь  слюни  при мысли  о  хлебе  и
картошке.  Но  наступающие  солдаты, которые слышат  звуки  фанфар  победных
сообщений по радио, не воспринимают что-либо слишком серьезно.
    8  июля  в  нас  попали. Мне  впервые пришлось  выбираться  из подбитой
машины.
    Это произошло возле  полностью сожженной деревни  Улла. Наши инженерные
части  построили понтонный  мост  рядом  со  взорванным мостом  через Двину.
Именно  там мы вклинились в позиции  вдоль Двины.  Они  вывели из строя нашу
машину,  как  раз  у  края  леса на другой  стороне реки.  Это  произошло  в
мгновение ока. Удар  по  нашему  танку, металлический скрежет, пронзительный
крик товарища --  и все!  Большой  кусок брони вклинился  рядом с местом
радиста.  Нам не  требовалось чьего-либо  приказа,  чтобы вылезти  наружу. И
только  когда я выскочил, схватившись рукой  за  лицо, в  придорожном кювете
обнаружил,  что  меня  тоже  задело.  Наш  радист  потерял  левую  руку.  Мы
проклинали хрупкую и  негибкую чешскую сталь, которая не  стала препятствием
для русской противотанковой 45-мм  пушки. Обломки наших собственных броневых
листов  и  крепежные болты нанесли больше  повреждений,  чем  осколки  и сам
снаряд.
    Мои выбитые зубы скоро  оказались  в мусорном ведре медпункта. Осколки,
вонзившиеся мне в лицо, оставалась в  нем до первых лучей солнца  следующего
дня и вышли сами собой -- как и было предсказано.
    Я  двигался на  попутках обратно  на фронт.  Горящие  деревни указывали
путь. Свою роту  я  встретил как  раз  [15] перед  Витебском. Горевший город
окрашивал ночное небо  в кроваво-красный  цвет.  После того как на следующий
день  мы  взяли  Витебск,  у нас  появилось ощущение,  что  война еще только
начинается.
    Наступление,  оборона,  подавление сопротивления, преследование сменяли
друг  друга.  События  трех  недель  были  отмечены  в  моем  дневнике  лишь
несколькими строками.
    "С  7/11 по 7/16.  Наступление  через  Демидов -- Духовщину  в
направлении Ярцева  (шоссе  Смоленск -- Москва)  с целью  окружения  сил
противника  в  районе  Витебск-Смоленск.  Бой  за переправу  через  Днепр  у
Ратчина.

    С  7/77  по   7/24.  Оборонительный  бой  за  Ярцево  и  у  реки  Выпь.
Оборонительный бой  на рубеже Выпь  --  Вотря. Бой с  целью  уничтожения
окруженных сил противника в "смоленском мешке".

    С 7/25 по 7/26. Преследование вдоль верхнего течения Двины.

    С 7/27  по 8/4. Оборонительный  бой у Ельни и Смоленска. Оборонительный
бой у реки Выпь перед пунктом Белев".
    За  этим перечислением голых фактов скрыты  тяготы, которые могут  быть
понятны  только  тем, кто там был. Тех  же, кто  там не был, их перечисление
лишь наводит на мысль о преувеличении. Поэтому, полагаю, могу себе позволить
не  давать в  дальнейшем  комментариев, особенно  исходя  из  того, что  все
впечатления  могу передать  лишь с точки  зрения  заряжающего. А  заряжающий
находится  в  таком  положении,  которое  не  позволяет  ему  получать общее
представление о проводимых операциях.
    Каждый  из  нас  проявил себя и вкусил  все невзгоды  сполна.  Мы  были
убеждены, что успех возможен только в том случае, когда каждый выкладывается
до конца.
    Несмотря  на  это, мы иногда проклинали наших  командиров, некоторые из
которых пренебрегали  своими обязанностями и  проявляли  безответственность.
После одного знойного  дня,  проведенного в сражениях, когда наши пересохшие
глотки напрасно  ожидали воды,  мы  ругались на чем свет стоит, узнав о том,
что  наш  батальонный  [16]  командир  распорядился  устроить  ему  купание,
используя  воду,  приготовленную  для  нашего  кофе.  Это вопиющее поведение
командира было выше нашего  понимания.  Но мысль  о нашем моющемся командире
давала нам такую  почву  для грубых солдатских шуток,  что скоро этот случай
стал рассматриваться лишь как курьез.
Первый "Т-34"

    Еще одно событие ударило по нас, как  тонна кирпичей: впервые появились
русские танки "Т-34"! Изумление было полным. Как могло получиться,
что там, наверху, не знали о существовании этого превосходного танка?
    "Т-34" с его хорошей броней, идеальной формой  и великолепным
76, 2-мм длинноствольным  орудием всех приводил  в трепет, и его побаивались
все  немецкие  танки  вплоть до  конца войны. Что  нам было  делать с  этими
чудовищами, во множестве брошенными  против  нас? В то время 37-мм пушка все
еще была нашим сильнейшим  противотанковым оружием.  Если  повезет, мы могли
попасть в  погон  башни  "Т-34" и  заклинить его. Если еще  больше
повезет, танк после  этого не сможет  эффективно действовать в бою. Конечно,