не очень-то обнадеживающая ситуация!
    Единственный выход оставляло 88-мм зенитное орудие. С его помощью можно
было эффективно действовать даже против этого нового русского танка. Поэтому
мы стали с высочайшим уважением относиться к зенитчикам, которым до этого от
нас доставались лишь снисходительные улыбки.
    Иваны, как будто догадываясь о нашем затруднительном положении, впервые
начали атаку  в нашем секторе  со  своим "Ура! Ура!".  Сначала  мы
подумали,  что наша пехота сама  атакует с криками  "Ура!". Однако
вскоре узнали, что все совсем наоборот. Так как Москва, как  считалось, была
почти  в  наших  руках, у нас появилось  подозрение,  что уже  нельзя больше
рассчитывать на скорый конец этой кампании. [17]
    Поэтому у  меня были  смешанные чувства, когда  4  августа 1941 года  я
получил  приказ отбыть в Эрланген, в 25-й танковый запасной батальон. За три
дня до этого на погонах моей униформы появился галун унтер-офицера.
    В  Эрлангене  мы  сдавали  экзамен  на  права  по  управлению  грузовым
автомобилем и  танком. Сразу после  этого прибыли в  Вюнсдорф  близ Берлина,
чтобы пройти курс обучения кандидата в офицеры.
    2 февраля  1942 года мне  сообщили, что я не соответствую предъявляемым
этим  курсом  обучения  требованиям.  Так  же  как  и  Герт  Мейер  и  Клаус
Вальденмейр из нашего взвода, я конечно же  не принял все это всерьез. Кроме
того, был один вопрос, который мне никак нельзя было задавать. Я  думал, что
мне  представился  случай  доверить  свои  сомнения  классной доске.  Но мое
начальство  вовсе  не   нашло  забавным  вопрос:   "А   офицеры  запаса
человечны?"   Так   что   мы   все   еще   оставались   военнослужащими
унтер-офицерского состава и кандидатами в офицеры, когда расстались с курсом
обучения. Собственно говоря, нас не слишком это огорчало.
    В  конце  концов, новоиспеченным лейтенантам приходилось нести службу в
запасных частях, в то время как мы  сразу  же были отправлены в  наш прежний
полк. Нас отпустили со словами ободрения.  Наш офицер-куратор,  которого  мы
все боготворили, потому  что  он был настоящей личностью и относился к своим
обязанностям  со  всей  душой,  сказал  на прощание,  что уверен:  мы  скоро
достигнем своей  цели на фронте.  Там мы сможем  гораздо легче доказать, что
достойны стать офицерами.
    Даже  сегодня  я вспоминаю его. Про себя  поздравил бундесвер с удачей,
когда узнал, что оберст Филипп стал командиром учебного полка в Андернахе.
Снова в прежней компании

    Мы  нашли  21-й полк на зимних  позициях в  Гжатске. Он ужасно поредел:
лишь одна рота была еще укомплектована танками.  Все прочие машины были [18]
выведены из строя в боях во время позорного отхода зимой 1941/42 года.
    -- Мы тебя ждали,  -- приветствовали меня наши товарищи. --
Ну, покажи, чему тебя научили!
    Они заговорщически  ухмылялись, и мы  чувствовали: что-то  замышляется.
Нам дали задание сменить наряд по уборке снега.
    Оно состояло в том, чтобы расчищать дорогу на площадке перед танками во
время  боевых действий для того, чтобы  они не застревали. В снегу,  в своей
черной форме, перед самыми  танками -- ну и работенка! Вопреки ожиданиям
все  прошло гладко. Кроме того, мы конечно же были  в  лучшем положении, чем
наши  товарищи, которым в их  форме  танкистов  приходилось  действовать как
пехотинцам.
    С  завистью  мы  смотрели, как хорошо  экипированы иваны по сравнению с
нами. Мы  испытали  настоящее  счастье, когда  несколько  танков  пополнения
наконец  прибыли   к  нам  из  глубокого  тыла.  10-я  рота  была  полностью
переоснащена, и я смог  принять свой взвод. С марта по  конец июня 1942 года
мы  завязли в оборонительных боях с русскими вокруг позиций, занимаемых нами
с  зимы  у  Гжатска и к востоку  от  Вязьмы. Затем  нас перебросили  в район
Сычевки, где мы приняли участие в оборонительных боях восточнее Белой.
    Во время этого боя  я был представлен к повышению в звании, а несколько
дней спустя произошло то, из-за чего я чуть было не лишился новых погон.
    Мой   взвод   расположился   вдоль   лесной   тропы.   "Прекрасное
место!"  --  справедливо  заметил  мой  водитель.  Нас нельзя  было
заметить ни спереди, ни сзади -- повсюду деревья и кусты. Ничейная земля
начиналась  на  другой стороне тропы.  Рядом с  нами,  несколько в  стороне,
располагалось противотанковое орудие. Вместе с нами были пехотинцы.
    Водители и  заряжающие четырех моих танков  только  что  ушли раздобыть
мяса. Мои мысли уже были направлены на еду, когда началась пальба  и русские
атаковали. Половина экипажей отсутствовала; ни один танк не был готов к бою.
Я  запаниковал, скользнул на сиденье  водителя, [19] задним ходом  выехал из
чащи. Другие  танки моего взвода последовали  за мной, полагая, что отказала
радиосвязь. Они  действовали по уставу, который предписывал в подобного рода
случаях делать то же, что и командир взвода.
    Проехав  несколько   сот   метров,  я  понял,   что  натворил.   Расчет
противотанкового  орудия   и  множество  пехотинцев,  по-видимому,  потеряли
самообладание,  когда увидели,  как я рванул. Я  быстро развернулся и  занял
прежнюю позицию. Великолепные парни в стрелковых ячейках держали  свои нервы
в узде и уже отразили нападение.
    -- Приятель,  что  за куча  героев? -- спросил командир орудия.
--  Если это все, что вы умеете,  то вам  лучше  вообще  не соваться  на
фронт!
    Я стоял как в воду опущенный, и мне оставалось только уверять его,  что