оказывались пустыми.  С  необыкновенным любопытством я ожидал, что расскажет
об увиденном командир нашего танка. Нас  взбудоражило его сообщение о первом
увиденном  им  мертвом  русском,  с волнением  мы  ожидали  первого  боевого
контакта  с  русскими.  Но  ничего  подобного  не  случилось. Поскольку  наш
батальон  головным  не был, могли предполагать такой  контакт только  в  том
случае, если авангард будет остановлен.
    Мы без  происшествий  достигли первой  цели нашего движения  в тот день
-- аэродрома в Олите. Счастливые,  скинули с  себя пропыленную  форму  и
были рады, когда, наконец, нашли воду, чтобы как следует помыться.
    -- Совсем неплохо здесь воевать, -- сказал со смешком  командир
нашего танка  унтер-офицер  Делер после того, как  в очередной  раз  вытащил
голову из  бадьи с водой. Казалось, этому умыванию не будет конца. За год до
этого он был во Франции.  Мысль об этом придала мне уверенности в себе, ведь
я впервые вступил в боевые действия, возбужденный, но и с некоторой боязнью.
    Нам  буквально приходилось откапывать  свое оружие  из грязи.  В случае
настоящего боя из него мы не смогли бы стрелять. Мы вычистили все до  блеска
и предвкушали ужин.
    --  Эти летуны  тут  славно  поработали, -- заметил наш радист,
чистивший оружие. Он смотрел, в сторону края леса, где русские самолеты были
застигнуты на земле во время первых налетов люфтваффе.
    Мы  сняли  с себя  форму  и  испытывали  такое  чувство,  будто  заново
родились. Невольно мне вспомнились [12] картинки с сигаретных пачек, которые
мы  увлеченно собирали годами,  и в частности  одна  из них: "Бивак  на
вражеской территории".
    Вдруг над нашими головами разнесся гул.
    -- Черт побери! -- ругнулся наш командир.
    Он лежал рядом со мной в грязи. Но рассердил его не огонь противника, а
моя  неуклюжесть:  я  лежал  на  сухарях  из его армейского  пайка. Это было
какое-то неромантичное боевое крещение.
    Русские  все  еще находились  в  лесной чаще,  окружавшей аэродром. Они
собрали  свои разрозненные подразделения после первоначального шока того дня
и открыли по нас огонь.  Прежде чем осознали,  что происходит,  мы уже снова
были в  своих танках. А потом  вступили в свой  первый  ночной бой, будто из
года в год  только  этим  и занимались. Я был удивлен тем, какое спокойствие
овладело  всеми  нами, как  только  мы  осознали  всю серьезность  того, что
делали.
    Мы чувствовали себя почти бывалыми солдатами, когда  на  следующий день
пришли  на помощь в танковом сражении  у Олиты. Мы  оказывали  поддержку при
форсировании реки  Неман. Нам почему-то  было приятно  осознавать, что  наши
танки не  были  такими же, как у русских, несмотря на  небольшие собственные
потери.
    Наступление продолжалось без помех. После  овладения Пилсудским трактом
оно продолжалось в направлении Вильно (Вильнюса. --  Пер.). После взятия
Вильно   24   июня   мы   чувствовали   гордость   и,   пожалуй,   некоторую
самоуверенность. Мы считали себя участниками значительных  событий. Мы почти
не замечали, насколько  были  вымотаны напряженным маршем. Но  только  когда
останавливались, тут же валились с ног и засыпали как убитые.
    Мы особенно не  задумывались о том,  что происходило.  Разве  могли  мы
остановить  это наступление?  Немногие, пожалуй,  обращали внимание  на  тот
факт, что  мы  двигались  той же  дорогой,  по которой шел когда-то  великий
французский император Наполеон. В тот же  самый день  и час 129 лет назад он
отдал точно такой же  приказ о [13] наступлении другим солдатам, привыкшим к
победам. Было  ли  это  странное  совпадение случайным? Или же Гитлер  хотел
доказать, что  он не сделает  тех  же ошибок,  что и великий корсиканец?  Во
всяком случае, мы,  солдаты,  верили в свои способности и в удачу. И хорошо,
что не  могли  заглянуть  в  будущее.  Вместо  этого у нас была  только воля
рваться вперед и завершить войну как можно скорее.
    Нас  повсюду  восторженно  встречало население  Литвы.  Здешние  жители
видели  в  нас  освободителей.  Мы  были  шокированы  тем,  что перед  нашим
прибытием повсюду были разорены и разгромлены еврейские лавочки.  Мы думали,
что такое оказалось возможно только  во время "хрустальной ночи" в
Германии. Это нас возмутило, и  мы осудили  ярость толпы. Но  у  нас не было
времени долго размышлять об этом. Наступление продолжалось беспрерывно.
    До начала июля  мы  занимались разведкой и стремительно продвигались  к
реке  Дюна (Двина,  Даугава). У нас был  приказ: двигаться вперед, вперед, и
только  вперед,  днем  и  ночью,  сутки напролет. От  водителей  требовалось
невозможное.  Вскоре я уже сидел на месте водителя,  чтобы  дать пару  часов
отдыха  нашему вымотанному товарищу.  Если бы хоть  не было этой невыносимой
пыли! Мы обмотали тканью нос и рот, чтобы можно было дышать  в облаках пыли,
повисшей над  дорогой. Мы  уже давно сняли с брони смотровые приборы,  чтобы
хоть что-то видеть. Мелкая, как мука,  пыль  проникала повсюду. Наша одежда,
пропитанная потом, прилипала к телу,  и  толстый  слой  пыли покрывал нас  с
головы до пят.
    При достаточном количестве хоть сколько-нибудь пригодной для питья воды
положение  было бы более или менее сносным,  но пить запрещалось, потому что
колодцы могли быть отравлены. Мы выпрыгивали из машин на остановках и искали
лужи. Сняв зеленый  слой с поверхности лужи, смачивали  водой  губы.  Так мы
могли продержаться немного дольше.
    Наше наступление шло в  направлении Минска. Мы завязали бои к северу от
города.  Было  первое  крупное  окружение,  была  форсирована   Березина,  и