флотских щеголей. Эта куртка давно утратила свой первоначальный синий цвет, 
скорее ее можно назвать светло-серой, покрытой пятнами грязи. Когда-то 
выглядевшие золотыми пуговицы, теперь с налетом патины, приобрели зеленоватый 
оттенок. Рубашка тоже неопределенного цвета — сиреневый, переходящий в 
серо-голубой. Черно-бело-красная лента его Рыцарского креста превратилась в 
перекрученный шнур.

— Это не та, старая, гвардия, — сожалеет Старик, окидывая оценивающим взглядом 
компанию молодых вахтенных офицеров за столом в центре зала. — Головастики. Эти 
могут лишь надраться да языком молоть.

В течение вечера в баре сформировались две группы: «старые вояки», как себя 
называет команда Старика, и «молокососы с гонором», философически настроенный 
молодняк с глазами, горящими верой в фюрера, «грудь колесом», как их окрестил 
Старик, которые вырабатывают проницательный взгляд перед зеркалом и стараются 
как можно туже напрячь свои задницы, так как у них принято ходить упругой 
походкой, подогнув колени, поджав ягодицы и слегка наклонившись корпусом вперед.


Я гляжу на это сборище юных героев, как будто вижу их впервые. Сжатые губы с 
резкими бороздками с обеих сторон от рта. Резкие голоса. Надувшиеся от 
осознания своего превосходства и алчущие медалей. В головах ни одной мысли 
кроме «Фюрер смотрит на тебя — честь флага дороже жизни!»

Две недели назад один из них застрелился в «Маджестике» из-за подхваченного 
сифилиса. «Он отдал жизнь за свой народ и Родину» — вот что начальство написало 
его невесте.

В придачу к старым воякам и молодняку есть еще волк-одиночка Кюглер, который 
сидит со своим первым лейтенантом за столиком рядом с дверью уборной. Кюглер — 
кавалер Дубовых листьев, который держится особняком ото всех. Кюглер — 
благородный рыцарь глубин, наш сэр Персиваль[5 - Герой цикла легенд о рыцарях 
Круглого стола] и факелоносец, непоколебимо верящий в нашу окончательную победу.
 Стальной взгляд голубых глаз, гордая осанка, ни грамма лишнего жира — 
идеальный представитель расы господ. Изящными указательными пальцами он 
затыкает уши, когда не желает слышать чьи-то трусливые признания или насмешки 
сомневающихся циников.

За соседним столиком расположился хирург флотилии. У него тоже особое положение.
 Его мозг представляет собой коллекцию самых невероятных непристойностей. 
Потому он больше известен как «грязная свинья». Девятьсот девяносто пять лет 
тысячелетнего Рейха уже миновали — вот его мнение, которое он не устает 
повторять в не зависимости от состояния, в котором находится: пьяном или 
трезвом.

В свои тридцать лет хирург пользуется всеобщим уважением. Во время своего 
третьего боевого похода он принял на себя командование лодкой и привел ее назад 
на базу после того, как командир был убит во время атаки двух самолетов, а оба 
тяжело раненных лейтенанта лежали на своих койках.

— Кто-то умер? Мы что, на поминках? Что тут происходит?

— И так слишком шумно, — ворчит Старик, делая быстрый глоток.

Должно быть, Моник расслышала произнесенные хирургом слова. Она поднесла 
микрофон вплотную к алым губам, как будто хотела облизать его, поднятой левой 
рукой развернула фиолетовый веер из страусиных перьев и выкрикнула прокуренным 
голосом: «J'attendrai — le jour et la nuit!»[6 - «Я буду ждать — день и ночь!» 
(фр.)]

Ударник при помощи кисточек извлекает из своего отделанного серебром барабана 
сексуальный шепот.

Визжащая, рыдающая, стонущая Моник исполняет песню переливающимся голосом, 
вздымая свои роскошные, сверкающие, молочно-белые груди, на всю катушку 
используя притягательную силу своего зада и проделывая всевозможные фокусы 
своим веером. Она держит его над головой подобно убору индейского воина из 
перьев, одновременно быстро похлопывая ладонью по своим пухлым губкам. Затем 
она протаскивает веер из-за спины между ног — «…le jour et la nuit» — и 
закатывает глаза. Нежное поглаживание веером, тело вздрагивает под 
прикосновениями его перьев — опять он вынырнул у нее из-за спины снизу между 
ног — бедра плавно покачиваются. Она раздвигает губы и словно обнимает ими 
подрагивающий член.

Внезапно она подмигивает поверх голов сидящих за столами в направлении двери. 
Ага, командующий флотилией со своим адьютантом! Эта жердь с маленькой головкой 
школьника наверху едва ли достойна большего, чем мимолетное подмигивание. Он 
даже не улыбнулся в ответ. Стоит, озираясь вокруг, как будто в поисках другой 
двери, чтобы улизнуть никем незамеченным.