пространства. Но у их жилища есть неоспоримое преимущество: отсутствие 
сквозного движения.

Сейчас это помещение похоже на разбомбленный арсенал: повсюду валяются кожаная 
одежда, спасательное снаряжение, свитера, мешки картошки, чайники, размотанная 
веревка, батоны хлеба… Невозможно поверить, что все это исчезнет, чтобы дать 
разместиться двадцати шести матросам и торпедному механику, единственному 
младшему офицеру, проживающему не в каюте унтер-офицеров.

Складывается впечатление, что сюда свалили все, чему сразу не смогли найти 
подходящее место. В момент моего появления боцман подгонял двух матросов:

— Живее! Поставьте корзину с салатом между торпедными аппаратами! Салат! Можно 
подумать, здесь сраная зеленная лавка!

Боцман подчеркивает малые размеры лодки, как особое достоинство. Можно подумать,
 это он подбросил идею конструкторам.

— Надо подходить с позиции «получи-верни», — философствует он. — Например, 
гальюны[13 - Туалет (мор.)]. Их у нас два, но в одном мы пока храним провизию, 
так что больше места для еды и меньше для дерьма. Постарайтесь понять это!

Вдоль всего отсека под полом проложены толстые скрутки проводов и трубы. Если 
открыть крышку рундука, их становится видно еще больше, как будто деревянные 
панели — всего лишь декоративная облицовка, за которой скрывается сложный 
механизм.

За обедом я сидел в проходе на складном стуле, рядом со вторым вахтенным 
офицером. Командир и шеф разместились на «кожаном диване» — на койке шефа. 
Инженер-стажер и первый вахтенный сидят в торцах стола.

Если кому-то надо пройти через кают-компанию, второй вахтенный и я должны либо 
привстать, либо, согнувшись, вдавиться животами в край стола, чтобы человек мог 
протиснуться мимо нас. Мы быстро убедились, что лучше вставать.

Командир облачился в не внушающий почтения к его званию свитер неопределенного 
цвета. Он сменил форменную серо-голубую рубашку на рубашку в красную клетку, 
воротник которой выпущен из-под свитера. Пока стюард накрывает на стол, он 
сидит, забившись в угол, скрестив руки на груди и время от времени разглядывая 
потолок, как будто его очаровал узор дерева.

Обучающийся инженер — полный лейтенант[14 - Т.е. не младший лейтенант.], 
новичок на борту нашей лодки. Он заменит шефа после этого похода. Северный тип 
германца, блондин с широким, будто рубленым топором лицом. Пока мы едим, я могу 
разглядеть лишь его профиль. Он не поворачивает головы ни налево, ни направо и 
не издал ни единого звука.

Напротив меня сидит шеф. Рядом с командиром он кажется еще более худым и 
изможденным, нежели в действительности: острый нос с горбинкой, черные волосы, 
гладко зачесаные назад. Начинающаяся со лба лысина придает ему вид мыслителя, 
философа. У него карие глаза, выдающиеся скулы и виски. Полные губы, но твердый 
подбородок. Команда прозвала его за глаза «Распутин» в основном потому, что он 
еще долго по возвращении из похода продолжает терпеливо и с тщанием ухаживать 
за заостренной черной бородкой, пока в итоге не решится все-таки сбрить ее и 
смыть оставшиеся волоски мыльной пеной.

Он находится на борту лодки, начиная с ее первого патруля, и является здесь 
вторым по значимости человеком, непререкаемый авторитет по всем техническим 
вопросам. У него совершенно особая сфера полномочий по сравнению с прочими 
офицерами; его поле боя — пост управления.

— Первоклассный шеф, — говорит про него Старик. — Он всегда знает, что делать, 
а это главное. Он чувствует лодку. Новый человек никогда не будет способен на 
это. У его пальцев просто не будет того чутья. Одних знаний тут недостаточно. 
Надо ощущать, как лодка реагирует на команды, что происходит внутри нее, и 
действовать, предугадывая ее поведение. А для этого необходимы опыт и чутье. Не 
каждый на это способен. Этому нельзя научиться…

Наблюдая за ним, сидящим рядом со Стариком, с тонкими, ловкими пальцами, 
мечтательными глазами, длинными черными волосами, я могу представить его кем 
угодно: крупье или карманником, скрипачом или киноактером. Телосложением он 
похож на танцора. Вместо сапог он носит легкие спортивные тапочки, вместо 
неуклюжей экипировки подводника на нем одето что-то вроде комбинезона, больше 
похожего на спортивный костюм. Ему проще, чем кому бы то ни было из нас, 
пробираться через круглые люки. «Он скользит через лодку, как по маслу», — 
услышал я сегодня от помощника по посту управления.

Со слов Старика я знаю, что несмотря на нервическую внешность, шеф — сама 
невозмутимость. Он редко появлялся в офицерских собраниях, пока мы стояли в 
гавани. С утра до ночи он оставался на борту, уделяя внимание самым