штурман? Внезапно раздается громкий, отрывистый голос Старика:

— Все, штурман, с меня довольно! Видно что-нибудь?

— Нет, господин каплей! — отвечает Крихбаум из-под своего бинокля таким же 
резким тоном. Несколько секунд молчания, и затем он продолжает более спокойно.
 — Но я не рад…

— Как это прикажете понимать — вы не рады, штурман? Вы что-то видите — или же 
нет?

— Нет, господин каплей, ничего не видно, — с колебанием говорит он.

— Тогда к чему эта метафизика?

Опять пауза, в продолжение которой плеск волн отдается неожиданно громким эхом.

— Ладно! — вдруг выкрикивает командир, очевидно, в ярости, и отдает приказ. — 
Первому аппарату приготовиться к подводному пуску!

Он делает глубокий вдох и затем негромким голосом — словно рассказывая о самых 
заурядных вещах — он отдает приказ первому аппарату произвести пуск.

Корпус ощутимо вздрагивает от толчка, когда торпеда отделяется от лодки.

— Первый аппарат пуск произвел! — докладывают снизу.

Штурман опускает свой бинокль, первый вахтенный тоже. Мы все застыли, словно 
прикованные к месту, повернув лица в сторону сияющей цепочки иллюминаторов.

Боже, что сейчас произойдет? Этот пассажирский лайнер — гигантский корабль. И 
он, должно быть, полон людьми до отказа. Теперь в любой момент они все или 
взлетят до небес, или захлебнутся в своих каютах. Эта торпеда не сможет пройти 
мимо. Корабль лежит неподвижно. Не нужно высчитывать угол наводки. Море 
абсолютно ровное. Торпеда установлена на двухметровую глубину и нацелена точно 
в середину корабля. И дистанция до цели идеальная.

Я уставился широко раскрытыми глазами на лайнер, мысленно уже представляя 
огромный взрыв: корабль задирает корму, рваные обломки взмывают в воздух, 
вырастает столб дыма, похожий на гриб невероятных размеров, сверкают белые и 
красные сполохи.

У меня спирает дыхание в горле. Когда же наконец обрушится удар? Цепочка 
корабельных огней начинает дрожать — видимо, от напряженного вглядывания.

Потом я сознаю, что кто-то докладывает:

— Торпеда не идет к цели!

Что? Кто это сказал? Голос раздался снизу — из рубки акустика. Не идет? Но я 
ясно почувствовал отдачу при ее пуске.

— Не удивительно, — произносит штурман с каким-то вздохом облегчения в голосе. 
Торпеда не пошла. Это означает — у нее что-то неисправно. Бомба, сброшенная с 
самолета! Должно быть, она вывела из строя механизм наведения… ну, конечно же, 
ударная волна — ни одна торпеда не выдержит такую. Плохой знак! И что же теперь 
делать?

Второй аппарат, третий, четвертый?

— Тогда мы попробуем пятый аппарат, — я слышу, что говорит Старик, и тут же 
командует. — Приготовить кормовой аппарат!

Теперь он отдает необходимые приказы машинному отделению и рулевым, чтобы 
развернуть лодку — спокойно, словно во время учебного маневрирования.

Значит, он не доверяет другим торпедам в носовых аппаратах — но рассчитывает, 
что заряженная в кормовой аппарат может быть не повреждена.

Стало быть, он не даст им уйти. Не оставит их в покое. Не обратит внимания даже 
на дурное предзнаменование. Не успокоится до тех пор, пока не получит как 
следует по зубам. Лодка медленно набирает ускорение и начинает поворачиваться. 
Яркие корабельные огни, которые были у нас прямо по курсу всего мгновение назад,
 постепенно уходят к правому борту, а потом смещаются к корме. Еще две или три 
минуты, и лайнер окажется у нас строго за кормой: в наилучшем положении для 
пуска кормового торпедного аппарата.

— Вон они!

Я едва не выпрыгиваю из собственной шкуры. Штурман заорал прямо над моим правым