— В каком месте трубопровод из этого танка проходит сквозь корпус высокого 
давления к наружному фланцу? И где находятся заглушки выпускной и впускной 
магистрали? — Кажется, есть надежда, что течь дал только выпускной 
топливопровод, а сам танк остался невредим.

Они оба могут только гадать, ибо заглушки упрятаны так далеко, что никому до 
них не добраться.

Шеф опять торопится на корму.

Я стараюсь представить схему расположения различных танков. В так называемых 
«седельных», расположенных ближе к середине лодки, горючее плавает на 
поверхности воды, которая занимает оставшийся объем, уравнивая, таким образом, 
давление внутри резервуара с забортным. Там нет незаполненных мест. Итак, эти 
танки менее уязвимы, чем наружные. Очень вероятно, что треснул один из внешних 
танков. Но замеры должны показать, как много горючего мы потеряли. Единственная 
загвоздка в том, насколько точно шеф знает, какое количество топлива должно 
было остаться в танках. В любом случае, показания датчика, отмечающего уровень 
топлива, недостаточно точны для этого. А расчеты количества топлива, 
расходуемого за час хода, тоже неточны. Лишь постоянные замеры могут дать 
точный остаток. Но когда уровень топлива в танках замерялся в последний раз?

Прибывает насквозь мокрый помощник по посту управления, чтобы доложить о 
повреждении клапана трубопровода. Он устранил неисправность. Так вот что было 
причиной той воды, что набралась в трюме центрального поста.

Внезапно я замечаю, что шум винта прекратился. Уловка? Может, они остановили 
свой двигатель? Можем мы свободно вздохнуть, или проклятое корыто на 
поверхности замыслило что-то новое?

— Все, ушли наконец! — бормочет кто-то. Должно быть, Дориан. Я напрягаю свой 
слух. Винта не слышно.

— Теперь они выполнили свой долг и могут удалиться, — молвит Старик. — Но они 
не могли нас заметить. Это просто невозможно.

Теперь ребята, совершавшие торжественный круг почета, утратили внимание 
аудитории: их не слышно, и Старик потерял к ним всякий интерес. Его мысли 
целиком поглощены самолетом…

— Он не мог. Даже и думать нечего — в такой темноте… и при такой облачности. Он 
слишком внезапно появился. Летел прямо на нас, — затем доносится что-то вроде.
 — …Очень плохо, что нет радиосвязи. Это чертовски важно.

Я знаю, о чем он думает. Необходимо оповестить других об очередном изобретении 
англичан. Уже ходили слухи, что у Томми появился новый электронный указатель 
цели[104 - Радар.] , который настолько мал, что помещается в кабине самолета. 
Теперь мы можем подтвердить, что эти слухи верны. Если они могут обнаруживать 
нас со своих самолетов, если мы отныне не можем быть в безопасности даже ночью, 
то нам остается только «занайтовить[105 - Закрепить.] руль и начать молиться».

Старик хочет предупредить другие подлодки, но у нас не самая подходящая 
ситуация для рассылки информационных бюллетеней.

На посту управления теперь такой аврал, что я предпочитаю перейти в 
кают-компанию. Но там тоже нет свободного места. Все завалено планами, 
чертежами и схемами. До меня доходит ужасный двойной смысл, присущий слову 
«схема» в немецком языке: разрыв[106 - Точнее говоря, «разрез».] . Разрыв в 
корпусе высокого давления, разрыв шпангоутов.

Шпангоуты попросту не могли выдержать этот жуткое столкновение с дном. А 
вдобавок перед этим еще и взрывы. Стальная обшивка может обладать какой-то 
эластичностью, но ребра шпангоутов собраны в форме колец, и им некуда 
«подаваться».

Шеф раскладывает схему электрики. Он торопливо чертит линии огрызком сломанного 
карандаша, постоянно бормоча что-то себе под нос, затем трясущимися руками 
разгибает канцелярскую скрепку и использует ее. Кусочком проволоки он чертит 
электрическую схему на линолеуме стола, портя нашу мебель — с которой обычно 
обращаются очень бережно — но этот ущерб теперь никого не волнует.

Первый вахтенный офицер сидит рядом с ним и протирает свой бинокль. Совсем 
спятил. Сейчас выполнение рутинных обязанностей моряка выглядит полным 
абсурдом — но, похоже, он еще не сообразил это. Просто сумасшествие полагать, 
что именно здесь и сейчас, под водой, важна четкость изображения. На его лице, 
обычно таком безмятежно-ровном, от ноздрей к уголкам рта протянулись две 
глубокие складки. Его длинная верхняя губа выгнулась дугой. На подбородке 
торчит светлая щетина. Это уже больше не наш франтоватый первый вахтенный.