заученное запоминается навсегда. Курсы анатомии в Дрездене. Дурацкая возня с 
трупами. Отравившиеся газом были лучше всех: они сохранялись дольше умерших 
естественной смертью. Зал, полный скелетов, и каждому придана поза античной 
скульптуры. Собрание нелепых костяных статуй: Дискобол, Борец, Мальчик, 
вытаскивающий занозу.

— Забавно, — слышу я шепот командира, обращенный к манометру. Он поворачивается 
ко мне и продолжает. — Он вот так спикировал на меня, отвернул, слегка ушел в 
сторону. Я видел все, как днем!

Мне не видно движений его руки; он окончательно сбивает меня с толка. Похоже, в 
данный момент для него существует лишь тот самолет:

— Возможно, было две бомбы — я не мог определить наверняка!

Воздух повис дымчатыми голубыми слоями. Трудно дыщать. Пахнет газом. Двое в 
кают-компании снимают крышку с первой батареи. В свете аварийной лампы, 
падающем через люк, я вмжу, что один из них держит в левой руке полоску синей 
лакмусовой бумаги, а правой направляет измерительный щуп, достает его и 
смачивает лакмусовую бумажку. Я уставился на этих двоих, как на 
мальчиков-служек у алтаря во время торжественной мессы.

Едва слышны команды шефа:

— Немедленно влейте туда раствор извести. Затем выясните, сколько банок 
вытекло!

Значит, в трюмной воде в аккумуляторном отделении содержится кислота. Много 
банок должно было треснуть и вытечь, и серная кислота, вступив в реакцию с 
морской водой, привела к образованию паров хлора. Так вот что так ужасно воняет.


Старик поставил на карту слишком много, теперь пришла пора расплачиваться. А 
что он мог поделать? Мы должны быть благодарны за это сборищу сумасшедших в 
Керневеле, господам штабным офицерам. Мы будем на их совести.

В моей голове раздается издевательский хохот: «Совесть! Какая совесть?! Для 
Керневела мы являемся всего-навсего номером. Зачеркните и забудьте о нем! На 
верфи строят новую лодку, а в резерве личного состава полно экипажей».

Сквозь дымку я вижу шефа. Его промокшая рубашка расстегнута до пупа, 
спутавшиеся волосы свисают на лицо. Левую щеку по диагонали пересекает царапина.


С кормы является второй инженер. Из его шепота я понимаю, что вода все еще 
медленно прибывает в трюме машинного отсека. Затем улавливаю лишь обрывки его 
доклада:

— В дизельном отделении течь… много… разорвало первый впускной клапан под пятым 
торпедным аппаратом … трубопровод водяного охлаждения… опоры двигателя…трещина 
в трубе воздушного охлаждения…

Он вынужден остановиться, чтобы перевести дыхание.

Слышится шарканье сапог по палубным плитам.

В тот же момент Старик приказывает соблюдать тишину. Совершенно правильно, черт 
побери — над нами все еще крутится небольшое судно.

Похоже, некоторые пробоины представляют собой полнейшую загадку. Второй инженер 
не может понять, откуда просачивается вода. Она поднимается и в трюме 
центрального поста. Отчетливо слышится глухое бульканье.

— Что с горючим? — спрашивает Старик. — Который из топливных танков поврежден?

Шеф исчезает на корме. Пару минут спустя он возвращается, чтобы доложить:

— Сначала горючее текло из выпускной магистрали топливопровода — но потом 
вместо него пошла вода.

— Странно, — говорит Старик.

Очевидно, что так не должно быть. Выпускной трубопровод, насколько я знаю, 
проходит рядом с дизелями. Если бы танк треснул с той стороны, то струя воды из 
выпускной магистрали била бы под намного большим давлением, нежели сейчас. Они 
вместе, и командир, и шеф, ломают над этим голову. Танк был еще наполовину 
полон — тогда почему течь такая слабая? Помимо обычных топливных танков, также 
дополнительный запас горючего с «Везера» был закачан в две цистерны плавучести.

— Странно, — эхом откликается шеф. — Сначала топливо, затем вода.