С нижней палубы на наш мостик перебросили сходни. Опершись одной рукой на 
прибор наведения, я переваливаюсь внутрь нашего мостика. Неожиданно меня 
охватывает чувство привязанности к нашей лодке, и я прислоняю обе ладони к 
прохладному влажному металлу бульверка. Я чувствую, как под моими руками 
вибрирует сталь: дизели заработали.

Раздаются команды к отходу. Сверху выкрикивают напутствия.

Старик хочет уйти как можно быстрее. Я уже еле различаю фигурки людей на 
«Везере», машущие нам на прощание.

Внезапно совсем рядом с нами оказываются огни парохода, бегущие вдоль его 
левого борта. Старик велит принести на мостик сигнальный прожектор-ратьер. Что 
он задумал?

Он сам передает: «Антон, Антон»[84 - «А-А» — позывные, вызывающие на контакт.]. 
С борта теплохода отзываются вспышки карманного фонарика.

— B-u-e-n-v-i-a-j-e[85 - «Счасливого пути» (исп.)], — читает Старик.

Потом он отвечает: «G-r-a-c-i-a-s»[86 - «Спасибо» (исп.)].

— Я тоже немного владею иностранными языками! — говорит Старик, и затем 
добавляет. — Они видели нас — это как пить дать. Теперь, по крайней мере, есть 
вероятность, что они примут нас за вежливых Томми или что-нибудь в этом роде.

Наш курс — сто семьдесят градусов — почти прямиком на юг.

Дозаправка в Виго приободрила команду.

— Все прошло неплохо — вот только они вполне могли расстараться и приготовить к 
нашему прибытию нескольких женщин! — долетает до меня из жилого отсека. — Их бы 
сразу трахнули, прямо на трапе!

— Эти парни были просто в шоке от нас! Чего стоил один Старик в своем любимом 
свитере — уже на одно это стоило посмотреть!

Оцепенение, заставившее всех замолчать после сообщения о повороте на Гибралтар, 
похоже, исчезло. Можно подумать, что они рады отправиться в Средиземноморье 
просто, чтобы сменить обстановку.

Френссен клянется, что у него был брат, служивший в Иностранном легионе. Он 
описывает пустынный пейзаж с финиковыми пальмами и оазисами, миражами, 
крепостями посреди песчаных равнин и до умопомрачения роскошными борделями «с 
тысячами женщин — а также мальчиков — кто что пожелает!»

Пилигрим тоже начинает предаваться воспоминаниям:

— У меня раньше была подружка, которая просто кончала от брюк на молнии. Она не 
могла сдержать себя даже в трамвае. Она непрестанно терлась своим бедром о мою 
ширинку, то расстегивая, то застегивая ее, вверх, вниз… прямо как гильотина — 
от нее мужчин тоже бросает в дрожь!

— Ну а ты что? — допытывается Вихманн.

— Что я? А что я? Это прямо как великий герцог Йоркский в детском стишке — 
«когда он вставал, то вставал»…

— Да уж, у кого быстро встает, тот быстро кончает!

— Ну ты и скотина — никакого такта!

На Вихманна внезапно находит мечтательность:

— Как приятно неторопясь потрахаться после обеда — негромкая музыка — можно 
слегка выпить — вот так лучше всего! Только ты и твоя симпатичная фрау 
Разрешите-Вам-Вставить!

В памяти всплывают воспоминания: неспешная любовь дождливым днем. Звенит 
дверной звонок, но нам нет до него дела. Другими словами — мы сейчас очень 
далеко от обыденной реальности. Занавески на окнах наполовину задернуты. 
Хозяйка отправилась за покупками. В доме только мы да кошка.

Позднее Френссен и Зейтлер спокойно, профессионально обсуждают выгоды 
разнообразных поз во время любовных игр.

— Иногда такое вытворяешь, — делится впечатлениями Френссен. — Однажды я 
завалил красотку на газон… прямо на пологом склоне. Боже, вот это было что-то — 
иметь ее, лежащую на наклонной поверхности. Но в конце, когда почувствовал, что 
вот-вот кончу, я развернул мадам на сто восемьдесят градусов.