Я напряженно вглядываюсь в темноту. На долю секунды в середине этой громады 
вспыхивает крошечный огонек.

Старик молча наблюдает за ним. Сигарета загорается снова, пропадает, снова 
появляется.

— Это сигнал! — произносит Старик и глубоко вздыхает.

Не веря услышанному, я вперился взглядом в непрестанно мерчающую точку. То, что 
там загорается, не может быть больше карманного фонарика.

— Какую же зоркость они ожидают от нас? — невольно вырывается у меня.

— Все более яркое вызовет подозрение, — говорит Старик.

Наша лодка постепенно сходится бортами с темной массой, которая распадается на 
три силуэта: три корабля, стоящие в ряд. Сигнал поступает со среднего. Силуэты 
начинают расходиться. Мы держим курс прямо на центральный. Сначала он лежит на 
ста двадцати градусах, теперь на ста. Постепенно он вырастает, превращаясь в 
стену. Старик отдает приказ к повороту. Вдруг я слышу немецкие голоса:

— Осторожно! Кранцы! Продвиньтесь немного!

— Смотрите, не свалитесь за борт!

— Здесь еще одни кранцы!

Полоса воды между выпуклостью нашей носовой цистерны плавучести и крутым бортом 
корабля неуклонно сужается. Теперь нам приходится задирать головы, чтобы 
разглядеть над нами фигуры людей, перевешивающихся через ограждение.

С верхней палубе доносится приглушенная брань нашего боцмана, нещадно 
погоняющего своих матросов. Сверху спускаются четыре или пять привальных 
брусьев.

— Хорошо, хоть знают, как крепить их! — замечает Старик.

— Наверное, у них уже есть некоторый опыт. Или вы думаете, что мы у них первые 
гости?

Ответа не последовало.

От судна, стоящего поблизости в свете прожекторов под погрузкой с окружающих 
его лихтеров, доносится оглушительное громыхание. Стук лебедок добавляет шуму.

— Этот грохот как нельзя кстати, — говорит Старик.

Единственный доступный нам слабый свет исходит от иллюминаторов «Везера».

Раздается глухой удар.

— Интересно, как мы поднимемся к ним на борт!

В этот момент сверху сбрасывается веревочный трап. Меня пропускают сразу за 
командиром. Боже, какой я неуклюжий — сказывается отсутствие привычки к 
подобным упражнениям! Сверху ко мне тянутся руки. Под моими подошвами 
отзывается стальная палуба. Кто-то горячо пожимает мою правую руку:

— Сердечно рады вам, господин капитан-лейтенант!

— Нет, нет — это не я — вот командир!

Ослепленные ярким освещением, мы стоим перед входом в кают-компанию. Там внутри 
белоснежные скатерти, два огромных букета цветов, отполированные до зеркального 
блеска деревянные панели стен, изящно задрапированные занавесками иллюминаторы, 
толстый ковер… Мне кажется, я грежу наяву. Везде декоративные растения — вазоны 
стоят на полу, свисают на цепочках с потолка. Бог мой — мягкая мебель и 
виноградные гроздья в вазе на столе.

Внутрь меня закрадывается недоверие. Каждое мгновение может прозвучать громкий 
хлопок, и все это великолепие исчезнет, как по мановению волшебной палочки.

Я уставился на чужого капитана, смахивающего своим сияющим благодатью лицом на 
приходского священника, как на существо с другой планеты: седая бородка 
клинышком, монашеская тонзура, венчающая собой загорелую лысину, белый 
воротничок и галстук.

Еще кто-то трясет мою руку. Слитный хор приветствующих голосов доносится словно 
издалека. Мое смятение растет. Старик мог хотя бы ради такого случая одеть