попадания перед кормовыми надстройками танкер раскололся на две части. Обе 
половины соединены лишь переходами. Полная потеря живучести. Носовая часть 
повернута наборт и затапливается водой. Спасательные шлюпки дрейфуют пустыми. 
Очевидно, эсминец оставил танкер.

16.40 Подходим ближе и пулеметами простреливаем отверстия на корме и на носу.

20.00 Ложимся на обратный курс. Другие лодки поддерживают контакт с конвоем. 
Отправили радиограмму: «Потопили поврежденный танкер 8000 ГРТ. Возвращаемся на 
базу. UA.»

23.00 Приняли радиограмму: «От UX. Два крупных транспорта 00.31 квадрат Макс 
Ред. Основной курс на восток. Десять узлов. На час потеряли контакт. Преследуем.
 Ветер запад-северо-запад 7. Море 5, барометр 1027 поднимается. Погода по 
прежнему препятствует применению оружия.

Итак, значит, на эту посудину ушло три торпеды! Образцовая атака на перископной 
глубине. Вдобавок еще и стрельба из пулеметов. Точно, я слышал их трескотню. 
Когда же все-таки я потерял сознание?

Я уставился на страницу. Даже последняя запись — и та сделана рукой Старика. 
Понемногу мне становится жутковато. У него нашлись силы, чтобы ночью заполнить 
боевой журнал. У меня в ушах звучит его голос: «А теперь прямиком домой, в 
Кассель», и его приказ держать курс сорок пять градусов. И я вспоминаю, что 
осознал — мы повернули на северо-восток.

Нелегко восстанавливать события в памяти, когда приходишь в себя. Дизель 
работает как-то на удивление прерывисто. Ну конечно же! — экономичный режим 
работы, бережем оставшееся горючее.

Экономичный режим! Если я правильно понял шефа, он уверен, что исхитрится и 
рассчитает самую «подходящую» скорость для обратного пути, но горючего все 
равно не хватит, чтобы дотянуть до Сен-Назера.

Штурман расстелил большую навигационную карту, на которой отмечена и береговая 
линия. Меня потрясло, как далеко мы отклонились к югу. Старик, похоже, вовсе не 
беспокоится о нехватке горючего. Может, он и на самом деле уверен, что у шефа 
есть секретный резервуар, краник которого он сможет открыть при необходимости?

Зеленая шторка перед кабинкой Старика задернута. Он спит. Я машинально начинаю 
ступать на цыпочках. Мои ноги так ноют, что я вынужден держаться обеими руками, 
чтобы сохранить равновесие.

Койки в офицерском спальном отделении тоже все заняты. Впервые все спальные 
места нашего поезда заняты уснувшими пассажирами. Я похож на кондуктора, 
совершающего обход состава, чтобы убедиться, что везде все в порядке.

Все спят — значит, сейчас вахту стоит штурман. Третья смена — значит, восемь 
часов вечера уже было.

Мои часы остановились.

В следующем отделении тоже тихо. Койка старшего механика Франца пустует. Ну 
конечно, в машинном отсеке вахта заступила с шести часов.

Старик ни разу словом не обмолвился о чрезвычайном происшествии с Францем. 
Забыл он о нем напрочь или по прибытии на базу передаст дело в трибунал?

Со стороны люка, ведущего в носовой отсек, не доносится ни звука.

Лодка спит. Никто не бодрствует, словом перемолвиться не с кем. Я усаживаюсь на 
рундук с картами, вперяюсь невидящим взором в пространство, и мной овладевают 
кошмарные видения.




IX. Дозаправка


— Офицер связи! — орет Херманн.

Обычные сообщения дешифрует сам радист при помощи декодирующей машинки и затем 
заносит открытым текстом в радиожурнал, который представляется командиру каждые 
два часа.

Когда Херманн пропустил полученную им радиограмму через машинку, то получил 
полную абракадабру. Были читаемы лишь первые слова — «Сообщение для офицера». 
Потому-то и пришлось звать офицера связи (более известного в нашем узком кругу 
в качестве второго вахтенного офицера).