Командир возвращает ногу назад. Такое впечатление, словно кинопленку внезапно 
запустили в обратном направлении. Командир неуклюже, в молчании возвращается на 
свое место, похожий на слегка контуженного боксера, который не может 
сфокусировать зрение минуту-другую после пропущенного удара.

— Я бы сейчас пристрелил его!

Пистолет в его кабинке!

— Право руля до упора! Курс двести тридцать градусов! — произносит он обычным 
голосом. — Шеф, опустите ее на пятьдесят метров!

— Шум винтов на десяти градусах, — рапортует акустик.

— Принято! — отзывается Старик.

Лучи АСДИКа скребут и скрежещут вдоль корпуса лодки.

— Отвратительно, — шепчет он.

Все, кто был на центральном посту, понимают, что это относится не к АСДИКу, а к 
старшему механику.

— И единственный изо всей команды — это Франц! Позор! — он с отвращением качает 
головой, словно увидев эксгибициониста. — Под арест его. Я посажу его под 
арест!

— Эсминец атакует, — бубнит акустик.

— Курс — двести градусов. Обе машины — малый вперед!

Старик опять прибегает к старой уловке: свернуть в сторону, спрятаться в кустах.
 Сколько еще раз этот маневр будет спасать нас?

Из люка носового отсека разит кислятиной. Кого-то там вырвало.

Оператор вновь сощуривает глаза. Всякий раз, завидев у него такое выражение 
лица, я пригибаюсь и втягиваю голову в плечи.

В корпус лодки ударяет дробь, вслед за ее постукиванием обрушивается удар 
неимоверной силы, и тут же могучим эхом раздается зловещее бурчание и рев воды.

К эху примешиваются пять раскатов грома. В несколько секунд все, что не было 
закрепелено, приходит в движение и начинает соскальзывать и скатываться в 
направлении кормы. Когда раздались взрывы, шеф прибавил ходу, и теперь, 
перекрывая последовавший шум, он орет:

— Откачивайте!

Он стоит за спинами операторов глубинных рулей, пригнувшись словно для прыжка.

Громовые раскаты и рев не утихают. Мы продираемся сквозь оглушающие струи 
водопада. Сквозь грохот слышно, как работают трюмные помпы.

Не успел шеф остановить их, как еще три удара сотрясают лодку.

— Продолжайте откачивать! — шеф громко вбирает в легкие воздух, бросив 
мимолетный взгляд на командира. Может ли такое быть, чтобы в нем промелькнуло 
выражение удовлетворенности. Неужели он может сейчас испытывать чувство 
гордости оттого, что его помпы все еще исправно работают?

— Они стараются для Вас изо всех сил, шеф, — замечает Старик. — Отличная 
работа!

04.00. Мы пытаемся скрыться в течение уже — скольких часов? Я потерял им счет. 
Большинство людей на посту управления сидят, локти опираются на колени, головы 
обхвачены ладонями. Никто даже не поднимает лица. Второй вахтенный офицер так 
пристально смотрит в пол, словно наблюдает, как из палубных плит вырастают 
грибы. Оторванная от выдвижного перископа круглая поворотная шкала болтается на 
одном проводке. Слышится звон падающих стеклянных осколков.

Но чудеса случаются и в нашей жизни! — Лодка сохранила герметичность. Мы 
по-прежнему можем двигаться, по-прежнему на плаву. Двигатели работают, винты 
крутятся. Мы можем двигаться прямо вперед, и у нас остается еще достаточно 
мощности, чтобы поворачивать руль. Шеф может управлять лодкой: сейчас она стоит 
на практически ровном киле.

Штурман склонился над «картежным» столом, будто зачарованный им; его голова 
почти легла на его поверхность, а иголки циркуля, зажатого в его правой руке,