Сомневаться не приходится: некоторые банки треснули и вытекли досуха. Что 
теперь будет? Что еще может произойти?

Мое сердце едва не останавливается, когда первый вахтенный офицер отодвигается 
в сторону, открыв моему взору шкалу глубиномера. Стрелка продолжает медленно 
ползти вперед. Лодка продолжает тонуть, несмотря на то, что моторы изо всех сил 
выжимают из себя всю оставшуюся мощность.

Спустя считанные секунды раздается резкий свист. Помощник на посту управления 
выпустил сжатый воздух. Наши цистерны плавучести заполняются им.

— Продуть их полностью!

Шеф вскочил на ноги. Он прерывисто глотает воздух короткими вдохами. Голос 
дрожит:

— Дифферент на нос! Живее, живее!

Я не осмеливаюсь подняться, опасаясь, что не устою на ногах. Мои мускулы 
превратились в дряблое желе, нервы расшатаны до мелкой трясучки. Пусть уж 
поскорее прогремит последний взрыв. Сдаюсь! Я так больше не могу! Это 
невыносимо!

Я осознаю, что погружаюсь в предобморочную апатию. Теперь уже ничто не важно. 
Лишь бы все поскорее закончилось — неважно, каким образом. Я напрягаю все свои 
силы, чтобы не расслабиться.

Будь оно все проклято, и умереть спокойно не дадут.

Мы поднялись до пятидесяти метров. Стрелка остановилась. Командир приказывает:

— Открыть третий выпускной клапан!

Во мне нарастает чувство ужаса. Я знаю, что означает эта команда. Поток воздуха 
уже устремился к поверхности, раздуваясь в большой пузырь, который укажет им 
наше местоположение. Волна страха накрывает меня с головой. Чтобы остановить 
его, я бормочу заклинание: «Неуязвим! Неуязвим!»

Мое сердце бешено колотится. Дыхание прерывается. До меня доносятся 
приглушенные слова команды:

— Закрыть выпускной клапан!

Штурман поворачивает голову к Старику. Мне целиком видно его лицо: вырезанное 
из дерева изображение. Бледное, отполированное до белизны липовое дерево. Он 
замечает меня и оттопыривает нижнюю губу.

— Истерички, — ворчит Старик.

Если вода зальет электромоторы в хвостовом отсеке, если произойдет короткое 
замыкание… что будет крутить винты? Если откажет хотя что-то одно, — или моторы,
 или рули глубины, — на нас можно ставить крест.

Командир нетерпеливо требует рапортов из моторного отделения.

До меня долетают лишь отрывки:

— …остановили течь деревянными клиньями — опорная подушка треснула — много воды,
 источник не установлен.

Я слышу завыванье, раздающееся на высокой ноте. Проходит несколько секунд, пока 
я понял, что эти звуки издает не противник. Где-то ближе к носу плачут. 
Пронзительные, всхлипывающие рыдания, то становящиеся громче, то тише.

Старик с отвращением смотрит в ту сторону. Кажется, сдерживаемая им ярость 
прорвется в любой момент.

— Сто пятьдесят градусов — становится громче!

— А другой — первый?

— Девяносто градусов; шестьдесят градусов; остановился!

Бог мой, теперь эти сволочи действуют в паре. Они перебрасывают нас друг другу, 
как мячик, а пасуют при помощи АСДИК-пеленга. Отныне наш изначальный 
преследователь может себе ни в чем не отказывать. Пока он атакует нас на 
максимальной скорости — что лишает его возможности использовать свой 
собственный АСДИК, — его коллега может передохнуть, отслеживая наше положение 
для атакующего и сообщая ему координаты по радио.