|
Я негодующе моргаю глазами. Но голос Старика вновь звучит по-прежнему:
— Это был второй удар!
Я начинаю улавливать голос акустика. Должно быть, мои органы чувств отключились
на какое-то время. Акустик уже давно и подробно докладывает обстановку, но до
этого момента я не слышал ни единого слова.
— Эсминец по левому борту, двигается на тридцать градусов. Звук быстро
усиливается!
Командир впился глазами в губы акустика:
— Что-нибудь изменилось?
Акустик колеблется. Наконец он сообщает:
— Звук уходит за корму!
Командир тут же приказывает увеличить скорость. Только теперь мои мозги
прояснились настолько, что я начинаю понимать, что происходит, и думать вместе
со всеми. Есть надежда, что эсминец пересечет наш курс далеко позади лодки, к
чему, очевидно, и стремится Старик.
Мы не можем предугадать, в какую сторону повернет эсминец, который еще раз
попытается пройти над нашими головами — Старик предполагает, что он повернет
лево руля, ибо он перекладывает руль круто вправо.
В отсек входит старший механик Франц. Его лицо бело, как мел. На лбу выступили
крупные капли пота, блестящие, как глицерин. Хотя здесь нет волн, чтобы надо
было удерживать равновесие при помощи рук, он сначала повисает на левой руке,
затем перехватывается правой.
— Они накрыли нас! — выпаливает он. Затем он начинает вопить, что ему нужны
запасные кассеты для гирокомпаса.
— Прекратить бардак! — зло обрывает его командир.
Четыре взрыва гремят один за другим, слившись в один удар. Но их глубинные
водовороты не доходят до нас.
— Позади — далеко позади! — издевается Старик. — Это не так просто, как кажется.
Вытянув левую руку на столике с картами, он расстегивает пуговицы воротника. Он
собирается расслабиться с удобствами. Засунув руки в карманы кожаных штанов, он
поворачивается к штурману.
Одиночный разрыв — не близко, но эхо от детонации звучит на удивление долго.
Бульканье и рев, похоже, никогда не прекратятся.
Сквозь глухой шум доносится голос Старика:
— Они опять плюнули не в тот угол!
Ясно, что эсминец выбрал неверное направление — раздается еще пара далеких
взрывов. Но зато звуки, порождаемые каждой бомбой, разорвавшейся хотя бы и в
нескольких километрах от лодки, все равно терзают нас. И враг знает, как
действуют на нашу психику бомбы, даже те, которые и близко не ложатся.
— Штурман, запишите.
— Jawohl!, господин каплей.
— «22.40 — начали атаку» — Ведь именно в это время, так, штурман? — «начали
атаку. Колонны двигались плотным строем» — именно, плотным строем. Сколько было
колонн, указывать не обязательно. «Впереди по курсу и с лунной стороны хорошо
различимы эсминцы…»
Как так? Хорошо различимы? Эсминцы хорошо различимы впереди по курсу… Значит,
он не один? У меня пересохло во рту. Старик словом не обмолвился о них.
Наоборот, он все время давал понять, будто с той стороны, откуда мы атаковали,
эскорта вообще не было.
— «…хорошо различимы.» Успеваете? «Атаковали справа вторую колонну» — тоже
записали?
— Jawohl!, господин каплей.
|
|